Lapsa1
читать дальше
*Что то типа «человек предполагает, а бог располагает»
Дождь все стучал по черепичному карнизу, внутри же было тихо и спокойно. Ши Мэй сделал еще глоток чая и как будто что-то решив, проговорил:
- Давайте- ка я вам дам одну вещицу.
Он неторопливо вытащил из своего мешка цянкунь позеленевшее с одной стороны, обшарпанное бронзовое зеркало. По краям на нем была гравировка, летящие феникс и дракон, а также изображение солнца и луны, неба и земли*.
. *цянь кунь две противоположные гексаграммы - мужское и женское. Небо и земля img0.baidu.com/it/u=936980534,906639276&fm=253&...
- Это зеркало называется «Цзо Жи Цзянь» - зеркало прошлого, это вещь, принадлежала моему отцу. Мой отец носил фамилию Му….Учитель, я уверен, уже имеет некоторые догадки. Мы с Му Яньли сводные брат и сестра по отцу.
Закончив говорить, он прокусил себе палец и капнул кровью на поверхность зеркала. Поверхность сначала затуманилась, а после того, как туман рассеялся, в зеркале отразился смутный, подернутой дымкой мираж. Этот мираж постепенно прояснялся, становился все более отчетливым и наконец проявилась местность и лица….
Это была смотровая площадка Цитадели Тяньинь, в зеркале отображался летний зной, внизу, перед смотровой площадкой пруд весь был наполнен цветущими лотосами, а над ним порхали красные стрекозы.
Знатная дама в роскошном одеянии стояла у перил. Оттопырив выкрашенный киноварью мизинец, она брали сладости с маленькой тарелочки и раскрошив их, кормила рыб, поэтому весь пруд был наполнен оживленным сиянием. Облик этой женщины хотя и был совершенным и элегантным, однако очень холодным. Когда она повернула голову, что-то говоря служанке, можно было увидеть ее длинные очень раскосые фениксовые глаза, концы которых чуть поднимались и были хоть и красивы, но придавали высокомерный и немного злодейский вид.
Чу Ваньнин чуть нахмурился, он посмотрел на нее, затем перевел взгляд на Ши Мэй.
- Это не моя мама. – Ши Мэй рассмотрев сомнение Чу Ваньнина, улыбнулся, - Это мать старшей сестрицы Му, Линь Ши*.
*лес, чаща, ши- род, урожденная Линь.
Вскоре на поверхности зеркала отразилась вошедшая молоденькая девушка в расшитой шелком юбке и волосами, завязанными узлом на манер девушек-служанок Цитадели Тяньинь, на вид ей было не больше семнадцати-восемнадцати лет. Ее лицо было по-женски очаровательным, мягким и добрым. Ши Мэй проговорил, легко поглаживая зеркальную поверхность:
- А вот сейчас это моя мама. … Она потомок его светлости(хуа би)*уважаемого Сун Синъи. В Гу Юйэ ее держали как скотину для разведения и не дали ей имени. После того, как сбежала, она сама себе хотела придумать имя, однако Сун очень распространенная фамилия в роду костяных бабочек и она не осмелилась взять ее. Поэтому она из «хуа би» взяла иероглиф «хуа» и подобрала к нему гармоничный звук, потому назвалась Хуа Гуй.*
*化碧 Буквально- Кровь как яшма, используется для восхваления верных министров и знати.
*归- как в Бугуй- иероглиф означает возвращение, возврат. Получилось вместе Хуа Гуй 华归 - Великолепное(роскошное, прекрасное) возвращение.
- Гуй- в значении вернуться на родину. Моя мама, после того как узнала, что костяные бабочки могут вернуться в демонический мир, постоянно мечтала забрать всех своих сородичей с собой и вернуться на родину.
Обшарпанное зеркало не могло скрыть неотразимой внешности Хуа Гуй, она как раз почтительно и ласково что-то говорила Линь Ши. Чу Ваньнин отметил ледяное выражение на лице Линь Ши и то, что все служанки вокруг трепетали от страха, и только лишь одна Хуа Гуй говорила, очаровательно улыбаясь, отдавая сверх меры хозяйке дома дань уважения и почтительности.
Чу Ваньнин поднял взгляд:
- Как она оказалась в Цитадели Тяньинь?
- С самого начала тот адепт высшей ступени Цитадели Тяньинь помог ей. На самом деле в записях об этом написана не совсем правда. Моя мама после того, как сбежала из Гу Юйэ не покинула его. В то время их чувства были так сильны, что моя мама упросила его придумать способ, как освободить ее сородичей и этот адепт ей безгранично доверял, поэтому он придумал украсть великий пожар из Цитадели Тяньинь, чтобы помочь ей.
Чу Ваньнин чуть нахмурился, так вот оно как было на самом деле.
Записи в исторических книгах не всегда верны, какие-то правдивые факты размываются со временем к тому времени как люди той эпохи дряхлеют и умирают один за другим, их время цветения проходит и не повториться, не остается никого у кого можно было бы разузнать о том, что же произошло на самом деле.
Ши Мэй после паузы снова продолжил:
- Прошло два года и мир совершенствующихся постепенно забыл о большом пожаре в Гу Юйэ. И как удачно, что в то время как раз госпожа Цитадели Тяньинь, Линь родила девочку. Линь Ши обладала немного эксцентричной натурой, она не умела и не могла присматривать за ребенком, поэтому потребовалось найти несколько умелых, живых и быстрых девушек в помощь. Тот известный адепт воспользовался случаем и ввел мою маму во дворец. С того дня моя мама сблизилась с Линь Ши и стала ее личной служанкой.
Дослушав до этого момента, Чу Ваньнин снова вгляделся в зеркало. Неизвестно, сколько времени уже прошло, но картинка в зеркале изменилась, Линь Ши уже сидела на высоком подоконнике и читала, а Хуа Гуй сидела возле нее, держа в руке сверток с ребенком и добросовестно развлекала его.
Эта сцена на первый взгляд была очень нежной, приветливая и достойная хозяйка дома, преданная служанка, очаровательный ребенок.
Однако, если тщательно присмотреться, то ощущалась некая темная тайна*
*暗潮汹涌- темный прилив, нечто огромной силы, которая развивается тайно, но еще не раскрыта
- … в последствии она заняла положение госпожи Линь.
- …да, - ответил Ши Мэй, - Находясь долгое время в Циталели Тяньинь моя мама поняла, что эта школа имеет недосягаемо высокий статус в мире совершенствования. В то время она все-таки была еще немного наивна и ей пришла в голову мысль, которая показалась лучше возвращения в демонический мир.
- Какая?
- Стать госпожой Цитадели Тяньинь. Божественные потомки, одно слово которых стоит несметных богатств, она в то время думала, что если хозяин дворца откроет свой уважаемый рот, то после этого никто в мире совершенствующихся не станет преследовать костяных бабочек, по крайней мере никто в открытую не сможет больше нанести ущерб костяным бабочкам.
Свет и тень сменяли друг друга, патина на зеркальной поверхности потемнела и отразила всю ту же смотровую площадку, однако на картинке сейчас уже была непонятно по счету какая зима.
Цветущие лотосы перед террасой увяли и засохли. Не было видно стрекоз и из пруда больше не выпрыгивали карпы. Этот жизнерадостный пейзаж и прежняя холодная красавица Линь Ши пропали. Вместо этого кружились снежинки, небо сливалось с землей, благоухал зимоцвет, а также виднелся женский силуэт в наброшенной на плечи шубе на лисьем меху.
Чуть позже подошел какой-то мужчина, и женщина, услышав его, оглянулась. Ее удивительная красота была обрамлена мягким пушистым лисьим мехом, улыбающееся ему лицо было таким ярким, что только что выпавший снег поблек.
К тому времени Хуа Гуй неизвестно каким способом уже заставила хозяина Цитадели Тяньинь прекратить отношения с первой женой и вскоре после этого Линь Ши умерла. А также, при таинственных обстоятельствах, умер и тот адепт высшей ступени, помогший ей сбежать.
Наконец то она достигла желаемого. Она стала женой хозяина дворца, божественного потомка, хозяина Цитадели Тяньинь.
Небо было свинцово-серым и в воздухе носились хлопья снега. Хуа Гуй подошла к своему мужу, до этого получив его благословение, а затем со смехом протянула руку и погладила по голове девочку, стоящую рядом с ним.
- ..это Му Яньли?
- Да, - засмеялся Ши Мэй.
- …
- Учитель не совсем понимает, почему старшая сестра Му, дочь Линь Ши от всего сердца была расположена к моей матушке и наоборот, на свою родную мать не обращала никакого внимания?
Чу Ваньнин не стал ничего объяснять, вместо этого он опять внимательно наблюдал за сценой в зеркале.
Му Яньли на вид в то время было около четырех-пяти лет, она нисколько не противилась тому, что Хуа Гуй взяла ее на руки, а даже сама хохоча обхватила Хуа Гуй за шею. Похоже, рядом с мачехой она чувствовала себя очень свободно.
- У Линь Ши был очень депрессивный характер, она была неразговорчивой, не проявляла никаких привязанностей, никаких эмоций. – продолжил Ши Мэй, - После того, как она родила старшую сестру Му, ее состояние становилось все тяжелее, вплоть до того, что часто она хотела нанести вред другим людям или нанести самой себе травмы. Однажды, когда моя мама отлучилась и не присматривала за ней, она взяла ножницы и проткнула ладонь сестрицы Му. Когда она уже нанесла четыре или пять ударов, вернулась моя мама и именно она тогда спасла уже всю в слезах старшую сестру Му….
- Между родной матерью, которая может зарезать тебя и няней, которая с самого детства горячо любит и заботиться о тебе, старшая сестрица Му выбрала вторую.
Изображение переменилось. За окном запорошённые инеем и скованные людом были наклеены красные надписи с пожеланиями долголетия. Должно быть это происходило сращу после нового года, Хуа Гуй сидит перед столом из розового дерева и что-то пишет.
Рядом с ней сидят мальчик и девочка, Девочка уже выглядит высокомерной и холодной, а у мальчика нежное и ласковое выражение лица, это были Хуа Биньань и Му Яньли в детстве.
- Вот так. – Хуа Гуй искрясь улыбкой подняла сюаньчэнскую (для каллиграфии) бумагу и подула на нее, - Смотрите, ваша мама переписала рецепты чудодейственных лекарств главы рода целителей, - улыбаясь говорила она, - Недурно записано, а?
Му Яньли тогда уже могла что-то лепетать, она пискляво просюсюкала:
- Это мама сама написала, конечно, это красиво.
Ши Мэй был тогда еще совсем маленьким, он и вовсе не умел говорить, он только лишь сидел на своем месте и радостно потирал пальчики, смотря как эти двое весело смеются.
- Мой отец целыми днями посвящал себя занятиями различными практиками для самосовершенствования, обычно он не уделял внимания ни мне ни старшей сестре, поэтому и меня и сестрицу Му учила она , подавала личный пример и давала наставления. – глядя на сцену в зеркале вспоминал Ши Мэй, - Она учила нас читать и писать, учила нас самым базовым заклинаниям.
- Она знала заклинания?
- Совсем немного, - Ши Мэй помолчал и добавил, - Хватало чтобы напугать простых людей фальшивыми фокусами, но думаю, они даже самого наихудшего адепта не могли бы побороть.
- ….
- Однако она хотела заниматься нами, и мы были вместе сутки напролет. – Ши Мэй вздохнул, в его глазах появилось немного застывшее выражение, - Неважно, на сколько она была расчётливой и как относилась к посторонним. Для меня и старшей сестрицы Му Яньли она могла запросто вырвать сердце и раздробить легкие*
*挖心挖肺 - отдать душу, заботиться о ком-то со всей искренностью.
Сцены на зеркальной поверхности сменялись очень быстро, словно свет и тьма, подобно воде утекали сквозь пальцы. В этих быстро мелькавших нежных и добрых картинах, Му Яньли и Ши Мэй постепенно подрастали.
И на протяжении всего времени они оба, старшая и младший, были под присмотром и защитой Хуа Гуй.
Глубокой ночью, в бурю с ливнем она успокаивала и укачивала Му Яньли.
В середине лета в солнечном послеобеденном благоухании она поила Ши Мэй сладким освежающим отваром из красной фасоли и семян коикса.
Капля за каплей все время.
- Впоследствии, когда пришло мне время учиться заклинаниям, отец пожелал самолично преподавать мне учение Цитадели Тяньинь, однако от природы я был неспособен обучаться, мои природные качества непригодны к этому. Он был очень разочарован, и я в то время чувствовал себя посредственностью, отбросом. В конце концов ведь старшая сестрица Му уже в восемь лет успешно смогла заложить духовный фундамент, а я, прилагая все усилия, даже не сколько не мог почувствовать ни капли ци.
Изображение в зеркале изменилось, на нем маленький Ши Мэй в оцепенении сидел на берегу пруда, на крохотных коленях он держал свой детский меч.
Хуа Гуй петляя быстро шла, за ней шлейфом тянулись шелковые юбки, нахмурив брови она миновала плавучий деревянный мост. В нерешительности остановившись, она осмотрелась вокруг и найдя взглядом одинокого, растерянного ребенка, обеспокоенное ее лицо тут же расслабилось.
Она подошла к нему и наклонившись что-то проговорила, а затем подхватив Ши Мэй на руки повернулась и пошла с ним до конца парка.
- По сколько она очень долго пробыла в Гу Юйэ, она повстречалась со многими людьми с очень слабыми духовными силами, которые могли прийти учиться в школу целителей и занять свое маленькое место в мире совершенствования. Это было вовсе не из-за того, чтобы одним махом опрокинуть это место, потому что Гу Юйэ третировала костяных бабочек. Она уговорила моего отца, чтобы я совершенствовался на поприще изучения лекарств и ядов.
До этого, когда Ши Мэй рассказывал подробности козней и любовных интриг, Чу Ваньнин в принципе понимал, что за человек Хуа Гуй, которая использовала такие методы, но что она безжалостна, он не очень понимал и не мог сказать.
Однако услышав последнюю фразу, он друг ясно осознал, в чем жало этой женщины…
Гу Юйэ для нее был адом, кошмарным сном, пожравшим первую половину ее жизни. Даже если бы это был обычный человек, не испытывавший смертельной ненависти, у него все равно осталась бы в душе затаенная вражда к школе целителей, даже непризнанная. Но она очень ясно понимала, что такое школа целителей, что ей от нее нужно и как это сделать.
У нее был очень трезвый, хладнокровный взгляд, даже если в ней таилась ненависть, она ни в коем случае не поступит импульсивно и необдуманно.
- Она все планировала и четко организовывала. Сделав ход, она продумывала на сто последующих шагов. Поэтому помимо заботы обо мне и сестрицы Му, у нее еще было много энергии повсюду собирать сведения о местонахождении наших сородичей, а потом скрытно предоставлять им убежище.
Однако очевидно, что костяные бабочки по-прежнему не добились изменения своего положения. К тому же, Чу Ваньнин точно помнил, что эта супруга Хуа очень рано скончалась. В этом явно были замешаны какие-то обстоятельства о которых никому не расскажешь.
Связав всевозможные слухи о связи костяных бабочек с потомками божеств у Чу Ваньнина в голове возникла смутное предположение. Он спросил:
-…. впоследствии тайна личности госпожи Хуа…. Вышла наружу?
Ши Мэй не сразу ответил, его зрачки сверкнули ярким светом, они стали очень резкими, словно в них отразилась смертельная ненависть. Однако вглядевшись можно было заметить прилив скорби.
- Это не должно было открыться, - ответил он, - У отца не было таких мозгов, он абсолютно ничего необычного не мог почувствовать в матери. … но, что ни говори, а он все же потомок божеств, и пусть божественной крови в нем всего лишь капля, у него все же было некоторое врожденное восприятие.
Опустив глаза он посмотрел на поверхность зеркала, а там уже разворачивалась новая сцена в спальне хозяина Цитадели Тяньинь, где мужчина с уже поседевшими висками был прикован к кровати.
- Когда мне было девять лет, этот человек серьезно заболел, болезнь была такая странная, что даже приглашенные лучшие врачи не могли отыскать ее причину.
Говоря об этом, Ши Мэй холодно усмехался:
- На самом деле после того, как узнаешь подоплеку всего, причина становиться очень ясной. Он потомок богов, а моя мать потомок демонов. После битвы божеств и демонов, повелитель демонов наложил проклятье, что отныне и во веке веков запрещена связь демонов и божеств, нарушителя ждет смерть.
- Необъяснимая болезнь отца возникла из-за этого древнего проклятья, однако о причине он и не подозревал. Обитель бессмертных, вероятно сжалившись над ним, а может потому что хотели опозорить злых духов, в общем, как-то ночью во сне к отцу явилось божество и подробно, от начала до конца все рассказало ему. К тому же ему было сказано, … что если он хочет сохранить жизнь, то необходимо решительно порвать все отношения с демоницей.
Чу Ваньнин глядя на злобное лицо Ши Мэй ждал, что он продолжить говорить дальше.
Он понимал, что в таком деле решительно порвать все отношения не так просто.
И Ши Мэй продолжил:
- После пробуждения отец взбесился. Цитадель Тяньинь, которая всегда повелевала и ветром и дождем, которая находилась на недосягаемой высоте всего мира совершенствования, каждый человек почитал его за бога, а эта женщина….. эта сволочь, гнилое мясо годящееся только на разделку, котел для парной культивации, кто бы мог подумать, строила козни против него, использовала, обдурила его.
- ….
- Вплоть до того, что она почти навлекла на него смерть. Действительно, до чего же коварна. Поэтому….
Глубокий вдох, и даже пытаясь справиться и еще лучше держаться, голос Ши Мэй все равно прозвучал глухо и хрипло.
Он крепко сжал чашку, чай в ней давно уж остыл, и он не стал допивать. В этот миг под воздействием свирепой энергии фарфоровая чашка с громком звуком лопнула.
Чай разбрызгался во се стороны…
Поверхность зеркала тоже была залита чаем, изображение было янтарного цвета из-за пролитого чая и мутное. Смутно можно было разглядеть, как лежащий на смертном одре мужчина подзывает Хуа Гуй.
Он босиком встает с кровати и притворяясь, что ничего не случилось, он просто хочет перекинуться с ней парой фраз, хихикая, он идет к дверям. Развернувшись спиной к Хуа Гуй, он закрывает двери и опускает засов.
Когда мужчина оборачивается к своей жене, из искажённого света мокрой зеркальной поверхности выныривает его исказившееся как звериная морда, лицо.
Ши Мэй внезапно затрясло, он резко перевернул и скинул зеркало обратной стороной, чтобы не смотреть.
Вены на его руках вздулись, словно дракон, обвивающий корни дерева, кровь в каждой вене кипела от ужаса и ненависти.
Спустя долгое время он наконец спрятал свое лицо в ладони. Его голос прозвучал очень устало.
- Он….
Он открыл рот, сказав единственное слово и тут же остановился.
- Это животное…. – словно полноводье, захлестывающее небо, ненависть хотела просочиться сквозь множество слов бранью и презрением, однако дестью тысячами лошадей и тысячной ратью* была уничтожена, дойдя до глотки. Одна фраза рвется вперед, вторая бросается наперекор, и никто не знает, какая вылетит первой, поэтому в результате немеешь.
*万马千军- метафора огромного импульса
Ши Мэй медленно приходил в себя. Должно быть он уже множество раз просматривал это в бронзовом зеркале, однако по прошествии такого длительного времени, спустя так много лет, он все еще ненавидел.
Дрожь медленно утихла. В итоге эта ненависть вышла всего лишь единственной казавшейся очень обыкновенной фразой.
- В тот день, мой божественный отец живьем съел мою мать.
*Что то типа «человек предполагает, а бог располагает»
Дождь все стучал по черепичному карнизу, внутри же было тихо и спокойно. Ши Мэй сделал еще глоток чая и как будто что-то решив, проговорил:
- Давайте- ка я вам дам одну вещицу.
Он неторопливо вытащил из своего мешка цянкунь позеленевшее с одной стороны, обшарпанное бронзовое зеркало. По краям на нем была гравировка, летящие феникс и дракон, а также изображение солнца и луны, неба и земли*.
. *цянь кунь две противоположные гексаграммы - мужское и женское. Небо и земля img0.baidu.com/it/u=936980534,906639276&fm=253&...
- Это зеркало называется «Цзо Жи Цзянь» - зеркало прошлого, это вещь, принадлежала моему отцу. Мой отец носил фамилию Му….Учитель, я уверен, уже имеет некоторые догадки. Мы с Му Яньли сводные брат и сестра по отцу.
Закончив говорить, он прокусил себе палец и капнул кровью на поверхность зеркала. Поверхность сначала затуманилась, а после того, как туман рассеялся, в зеркале отразился смутный, подернутой дымкой мираж. Этот мираж постепенно прояснялся, становился все более отчетливым и наконец проявилась местность и лица….
Это была смотровая площадка Цитадели Тяньинь, в зеркале отображался летний зной, внизу, перед смотровой площадкой пруд весь был наполнен цветущими лотосами, а над ним порхали красные стрекозы.
Знатная дама в роскошном одеянии стояла у перил. Оттопырив выкрашенный киноварью мизинец, она брали сладости с маленькой тарелочки и раскрошив их, кормила рыб, поэтому весь пруд был наполнен оживленным сиянием. Облик этой женщины хотя и был совершенным и элегантным, однако очень холодным. Когда она повернула голову, что-то говоря служанке, можно было увидеть ее длинные очень раскосые фениксовые глаза, концы которых чуть поднимались и были хоть и красивы, но придавали высокомерный и немного злодейский вид.
Чу Ваньнин чуть нахмурился, он посмотрел на нее, затем перевел взгляд на Ши Мэй.
- Это не моя мама. – Ши Мэй рассмотрев сомнение Чу Ваньнина, улыбнулся, - Это мать старшей сестрицы Му, Линь Ши*.
*лес, чаща, ши- род, урожденная Линь.
Вскоре на поверхности зеркала отразилась вошедшая молоденькая девушка в расшитой шелком юбке и волосами, завязанными узлом на манер девушек-служанок Цитадели Тяньинь, на вид ей было не больше семнадцати-восемнадцати лет. Ее лицо было по-женски очаровательным, мягким и добрым. Ши Мэй проговорил, легко поглаживая зеркальную поверхность:
- А вот сейчас это моя мама. … Она потомок его светлости(хуа би)*уважаемого Сун Синъи. В Гу Юйэ ее держали как скотину для разведения и не дали ей имени. После того, как сбежала, она сама себе хотела придумать имя, однако Сун очень распространенная фамилия в роду костяных бабочек и она не осмелилась взять ее. Поэтому она из «хуа би» взяла иероглиф «хуа» и подобрала к нему гармоничный звук, потому назвалась Хуа Гуй.*
*化碧 Буквально- Кровь как яшма, используется для восхваления верных министров и знати.
*归- как в Бугуй- иероглиф означает возвращение, возврат. Получилось вместе Хуа Гуй 华归 - Великолепное(роскошное, прекрасное) возвращение.
- Гуй- в значении вернуться на родину. Моя мама, после того как узнала, что костяные бабочки могут вернуться в демонический мир, постоянно мечтала забрать всех своих сородичей с собой и вернуться на родину.
Обшарпанное зеркало не могло скрыть неотразимой внешности Хуа Гуй, она как раз почтительно и ласково что-то говорила Линь Ши. Чу Ваньнин отметил ледяное выражение на лице Линь Ши и то, что все служанки вокруг трепетали от страха, и только лишь одна Хуа Гуй говорила, очаровательно улыбаясь, отдавая сверх меры хозяйке дома дань уважения и почтительности.
Чу Ваньнин поднял взгляд:
- Как она оказалась в Цитадели Тяньинь?
- С самого начала тот адепт высшей ступени Цитадели Тяньинь помог ей. На самом деле в записях об этом написана не совсем правда. Моя мама после того, как сбежала из Гу Юйэ не покинула его. В то время их чувства были так сильны, что моя мама упросила его придумать способ, как освободить ее сородичей и этот адепт ей безгранично доверял, поэтому он придумал украсть великий пожар из Цитадели Тяньинь, чтобы помочь ей.
Чу Ваньнин чуть нахмурился, так вот оно как было на самом деле.
Записи в исторических книгах не всегда верны, какие-то правдивые факты размываются со временем к тому времени как люди той эпохи дряхлеют и умирают один за другим, их время цветения проходит и не повториться, не остается никого у кого можно было бы разузнать о том, что же произошло на самом деле.
Ши Мэй после паузы снова продолжил:
- Прошло два года и мир совершенствующихся постепенно забыл о большом пожаре в Гу Юйэ. И как удачно, что в то время как раз госпожа Цитадели Тяньинь, Линь родила девочку. Линь Ши обладала немного эксцентричной натурой, она не умела и не могла присматривать за ребенком, поэтому потребовалось найти несколько умелых, живых и быстрых девушек в помощь. Тот известный адепт воспользовался случаем и ввел мою маму во дворец. С того дня моя мама сблизилась с Линь Ши и стала ее личной служанкой.
Дослушав до этого момента, Чу Ваньнин снова вгляделся в зеркало. Неизвестно, сколько времени уже прошло, но картинка в зеркале изменилась, Линь Ши уже сидела на высоком подоконнике и читала, а Хуа Гуй сидела возле нее, держа в руке сверток с ребенком и добросовестно развлекала его.
Эта сцена на первый взгляд была очень нежной, приветливая и достойная хозяйка дома, преданная служанка, очаровательный ребенок.
Однако, если тщательно присмотреться, то ощущалась некая темная тайна*
*暗潮汹涌- темный прилив, нечто огромной силы, которая развивается тайно, но еще не раскрыта
- … в последствии она заняла положение госпожи Линь.
- …да, - ответил Ши Мэй, - Находясь долгое время в Циталели Тяньинь моя мама поняла, что эта школа имеет недосягаемо высокий статус в мире совершенствования. В то время она все-таки была еще немного наивна и ей пришла в голову мысль, которая показалась лучше возвращения в демонический мир.
- Какая?
- Стать госпожой Цитадели Тяньинь. Божественные потомки, одно слово которых стоит несметных богатств, она в то время думала, что если хозяин дворца откроет свой уважаемый рот, то после этого никто в мире совершенствующихся не станет преследовать костяных бабочек, по крайней мере никто в открытую не сможет больше нанести ущерб костяным бабочкам.
Свет и тень сменяли друг друга, патина на зеркальной поверхности потемнела и отразила всю ту же смотровую площадку, однако на картинке сейчас уже была непонятно по счету какая зима.
Цветущие лотосы перед террасой увяли и засохли. Не было видно стрекоз и из пруда больше не выпрыгивали карпы. Этот жизнерадостный пейзаж и прежняя холодная красавица Линь Ши пропали. Вместо этого кружились снежинки, небо сливалось с землей, благоухал зимоцвет, а также виднелся женский силуэт в наброшенной на плечи шубе на лисьем меху.
Чуть позже подошел какой-то мужчина, и женщина, услышав его, оглянулась. Ее удивительная красота была обрамлена мягким пушистым лисьим мехом, улыбающееся ему лицо было таким ярким, что только что выпавший снег поблек.
К тому времени Хуа Гуй неизвестно каким способом уже заставила хозяина Цитадели Тяньинь прекратить отношения с первой женой и вскоре после этого Линь Ши умерла. А также, при таинственных обстоятельствах, умер и тот адепт высшей ступени, помогший ей сбежать.
Наконец то она достигла желаемого. Она стала женой хозяина дворца, божественного потомка, хозяина Цитадели Тяньинь.
Небо было свинцово-серым и в воздухе носились хлопья снега. Хуа Гуй подошла к своему мужу, до этого получив его благословение, а затем со смехом протянула руку и погладила по голове девочку, стоящую рядом с ним.
- ..это Му Яньли?
- Да, - засмеялся Ши Мэй.
- …
- Учитель не совсем понимает, почему старшая сестра Му, дочь Линь Ши от всего сердца была расположена к моей матушке и наоборот, на свою родную мать не обращала никакого внимания?
Чу Ваньнин не стал ничего объяснять, вместо этого он опять внимательно наблюдал за сценой в зеркале.
Му Яньли на вид в то время было около четырех-пяти лет, она нисколько не противилась тому, что Хуа Гуй взяла ее на руки, а даже сама хохоча обхватила Хуа Гуй за шею. Похоже, рядом с мачехой она чувствовала себя очень свободно.
- У Линь Ши был очень депрессивный характер, она была неразговорчивой, не проявляла никаких привязанностей, никаких эмоций. – продолжил Ши Мэй, - После того, как она родила старшую сестру Му, ее состояние становилось все тяжелее, вплоть до того, что часто она хотела нанести вред другим людям или нанести самой себе травмы. Однажды, когда моя мама отлучилась и не присматривала за ней, она взяла ножницы и проткнула ладонь сестрицы Му. Когда она уже нанесла четыре или пять ударов, вернулась моя мама и именно она тогда спасла уже всю в слезах старшую сестру Му….
- Между родной матерью, которая может зарезать тебя и няней, которая с самого детства горячо любит и заботиться о тебе, старшая сестрица Му выбрала вторую.
Изображение переменилось. За окном запорошённые инеем и скованные людом были наклеены красные надписи с пожеланиями долголетия. Должно быть это происходило сращу после нового года, Хуа Гуй сидит перед столом из розового дерева и что-то пишет.
Рядом с ней сидят мальчик и девочка, Девочка уже выглядит высокомерной и холодной, а у мальчика нежное и ласковое выражение лица, это были Хуа Биньань и Му Яньли в детстве.
- Вот так. – Хуа Гуй искрясь улыбкой подняла сюаньчэнскую (для каллиграфии) бумагу и подула на нее, - Смотрите, ваша мама переписала рецепты чудодейственных лекарств главы рода целителей, - улыбаясь говорила она, - Недурно записано, а?
Му Яньли тогда уже могла что-то лепетать, она пискляво просюсюкала:
- Это мама сама написала, конечно, это красиво.
Ши Мэй был тогда еще совсем маленьким, он и вовсе не умел говорить, он только лишь сидел на своем месте и радостно потирал пальчики, смотря как эти двое весело смеются.
- Мой отец целыми днями посвящал себя занятиями различными практиками для самосовершенствования, обычно он не уделял внимания ни мне ни старшей сестре, поэтому и меня и сестрицу Му учила она , подавала личный пример и давала наставления. – глядя на сцену в зеркале вспоминал Ши Мэй, - Она учила нас читать и писать, учила нас самым базовым заклинаниям.
- Она знала заклинания?
- Совсем немного, - Ши Мэй помолчал и добавил, - Хватало чтобы напугать простых людей фальшивыми фокусами, но думаю, они даже самого наихудшего адепта не могли бы побороть.
- ….
- Однако она хотела заниматься нами, и мы были вместе сутки напролет. – Ши Мэй вздохнул, в его глазах появилось немного застывшее выражение, - Неважно, на сколько она была расчётливой и как относилась к посторонним. Для меня и старшей сестрицы Му Яньли она могла запросто вырвать сердце и раздробить легкие*
*挖心挖肺 - отдать душу, заботиться о ком-то со всей искренностью.
Сцены на зеркальной поверхности сменялись очень быстро, словно свет и тьма, подобно воде утекали сквозь пальцы. В этих быстро мелькавших нежных и добрых картинах, Му Яньли и Ши Мэй постепенно подрастали.
И на протяжении всего времени они оба, старшая и младший, были под присмотром и защитой Хуа Гуй.
Глубокой ночью, в бурю с ливнем она успокаивала и укачивала Му Яньли.
В середине лета в солнечном послеобеденном благоухании она поила Ши Мэй сладким освежающим отваром из красной фасоли и семян коикса.
Капля за каплей все время.
- Впоследствии, когда пришло мне время учиться заклинаниям, отец пожелал самолично преподавать мне учение Цитадели Тяньинь, однако от природы я был неспособен обучаться, мои природные качества непригодны к этому. Он был очень разочарован, и я в то время чувствовал себя посредственностью, отбросом. В конце концов ведь старшая сестрица Му уже в восемь лет успешно смогла заложить духовный фундамент, а я, прилагая все усилия, даже не сколько не мог почувствовать ни капли ци.
Изображение в зеркале изменилось, на нем маленький Ши Мэй в оцепенении сидел на берегу пруда, на крохотных коленях он держал свой детский меч.
Хуа Гуй петляя быстро шла, за ней шлейфом тянулись шелковые юбки, нахмурив брови она миновала плавучий деревянный мост. В нерешительности остановившись, она осмотрелась вокруг и найдя взглядом одинокого, растерянного ребенка, обеспокоенное ее лицо тут же расслабилось.
Она подошла к нему и наклонившись что-то проговорила, а затем подхватив Ши Мэй на руки повернулась и пошла с ним до конца парка.
- По сколько она очень долго пробыла в Гу Юйэ, она повстречалась со многими людьми с очень слабыми духовными силами, которые могли прийти учиться в школу целителей и занять свое маленькое место в мире совершенствования. Это было вовсе не из-за того, чтобы одним махом опрокинуть это место, потому что Гу Юйэ третировала костяных бабочек. Она уговорила моего отца, чтобы я совершенствовался на поприще изучения лекарств и ядов.
До этого, когда Ши Мэй рассказывал подробности козней и любовных интриг, Чу Ваньнин в принципе понимал, что за человек Хуа Гуй, которая использовала такие методы, но что она безжалостна, он не очень понимал и не мог сказать.
Однако услышав последнюю фразу, он друг ясно осознал, в чем жало этой женщины…
Гу Юйэ для нее был адом, кошмарным сном, пожравшим первую половину ее жизни. Даже если бы это был обычный человек, не испытывавший смертельной ненависти, у него все равно осталась бы в душе затаенная вражда к школе целителей, даже непризнанная. Но она очень ясно понимала, что такое школа целителей, что ей от нее нужно и как это сделать.
У нее был очень трезвый, хладнокровный взгляд, даже если в ней таилась ненависть, она ни в коем случае не поступит импульсивно и необдуманно.
- Она все планировала и четко организовывала. Сделав ход, она продумывала на сто последующих шагов. Поэтому помимо заботы обо мне и сестрицы Му, у нее еще было много энергии повсюду собирать сведения о местонахождении наших сородичей, а потом скрытно предоставлять им убежище.
Однако очевидно, что костяные бабочки по-прежнему не добились изменения своего положения. К тому же, Чу Ваньнин точно помнил, что эта супруга Хуа очень рано скончалась. В этом явно были замешаны какие-то обстоятельства о которых никому не расскажешь.
Связав всевозможные слухи о связи костяных бабочек с потомками божеств у Чу Ваньнина в голове возникла смутное предположение. Он спросил:
-…. впоследствии тайна личности госпожи Хуа…. Вышла наружу?
Ши Мэй не сразу ответил, его зрачки сверкнули ярким светом, они стали очень резкими, словно в них отразилась смертельная ненависть. Однако вглядевшись можно было заметить прилив скорби.
- Это не должно было открыться, - ответил он, - У отца не было таких мозгов, он абсолютно ничего необычного не мог почувствовать в матери. … но, что ни говори, а он все же потомок божеств, и пусть божественной крови в нем всего лишь капля, у него все же было некоторое врожденное восприятие.
Опустив глаза он посмотрел на поверхность зеркала, а там уже разворачивалась новая сцена в спальне хозяина Цитадели Тяньинь, где мужчина с уже поседевшими висками был прикован к кровати.
- Когда мне было девять лет, этот человек серьезно заболел, болезнь была такая странная, что даже приглашенные лучшие врачи не могли отыскать ее причину.
Говоря об этом, Ши Мэй холодно усмехался:
- На самом деле после того, как узнаешь подоплеку всего, причина становиться очень ясной. Он потомок богов, а моя мать потомок демонов. После битвы божеств и демонов, повелитель демонов наложил проклятье, что отныне и во веке веков запрещена связь демонов и божеств, нарушителя ждет смерть.
- Необъяснимая болезнь отца возникла из-за этого древнего проклятья, однако о причине он и не подозревал. Обитель бессмертных, вероятно сжалившись над ним, а может потому что хотели опозорить злых духов, в общем, как-то ночью во сне к отцу явилось божество и подробно, от начала до конца все рассказало ему. К тому же ему было сказано, … что если он хочет сохранить жизнь, то необходимо решительно порвать все отношения с демоницей.
Чу Ваньнин глядя на злобное лицо Ши Мэй ждал, что он продолжить говорить дальше.
Он понимал, что в таком деле решительно порвать все отношения не так просто.
И Ши Мэй продолжил:
- После пробуждения отец взбесился. Цитадель Тяньинь, которая всегда повелевала и ветром и дождем, которая находилась на недосягаемой высоте всего мира совершенствования, каждый человек почитал его за бога, а эта женщина….. эта сволочь, гнилое мясо годящееся только на разделку, котел для парной культивации, кто бы мог подумать, строила козни против него, использовала, обдурила его.
- ….
- Вплоть до того, что она почти навлекла на него смерть. Действительно, до чего же коварна. Поэтому….
Глубокий вдох, и даже пытаясь справиться и еще лучше держаться, голос Ши Мэй все равно прозвучал глухо и хрипло.
Он крепко сжал чашку, чай в ней давно уж остыл, и он не стал допивать. В этот миг под воздействием свирепой энергии фарфоровая чашка с громком звуком лопнула.
Чай разбрызгался во се стороны…
Поверхность зеркала тоже была залита чаем, изображение было янтарного цвета из-за пролитого чая и мутное. Смутно можно было разглядеть, как лежащий на смертном одре мужчина подзывает Хуа Гуй.
Он босиком встает с кровати и притворяясь, что ничего не случилось, он просто хочет перекинуться с ней парой фраз, хихикая, он идет к дверям. Развернувшись спиной к Хуа Гуй, он закрывает двери и опускает засов.
Когда мужчина оборачивается к своей жене, из искажённого света мокрой зеркальной поверхности выныривает его исказившееся как звериная морда, лицо.
Ши Мэй внезапно затрясло, он резко перевернул и скинул зеркало обратной стороной, чтобы не смотреть.
Вены на его руках вздулись, словно дракон, обвивающий корни дерева, кровь в каждой вене кипела от ужаса и ненависти.
Спустя долгое время он наконец спрятал свое лицо в ладони. Его голос прозвучал очень устало.
- Он….
Он открыл рот, сказав единственное слово и тут же остановился.
- Это животное…. – словно полноводье, захлестывающее небо, ненависть хотела просочиться сквозь множество слов бранью и презрением, однако дестью тысячами лошадей и тысячной ратью* была уничтожена, дойдя до глотки. Одна фраза рвется вперед, вторая бросается наперекор, и никто не знает, какая вылетит первой, поэтому в результате немеешь.
*万马千军- метафора огромного импульса
Ши Мэй медленно приходил в себя. Должно быть он уже множество раз просматривал это в бронзовом зеркале, однако по прошествии такого длительного времени, спустя так много лет, он все еще ненавидел.
Дрожь медленно утихла. В итоге эта ненависть вышла всего лишь единственной казавшейся очень обыкновенной фразой.
- В тот день, мой божественный отец живьем съел мою мать.