Lapsa1
читать дальше
Для начала Ши Мэй скормил Чу Ваньнину исцеляющую пилюлю, а после, склонился и нежными и тонкими пальцами, ласково, словно десять обольщающих человека белых змей, погрузился в черные волосы. Он притянул голову Чу Ваньнина к себе и лбом уперся ему в затылок.
- Сон Чжуан Цзы*тело погрузится в сон**, всю ночь до рассвета навсегда вместе…
*庄周梦 - китайский философ Чжуан Цзы ( IV век до н. э)., Ему приснился сон, что заснул и увидел себя во сне бабочкой, а потом размышлял человек ли он увидевший сон, что он бабочка или наоборот, бабочка видящая сон, что она человек
** 蝶化 – дословно - превращение в бабочку, но на самом деле означает сновидение, сон.
С уст сорвался легко запоминающийся заклинание, он продолжал читать и читать. Однако вдруг бормотание прекратилось.
Изначально он хотел применить это заклинание, чтобы стереть некоторые воспоминания Чу Ваньнина, это было одно из его лучших заклинаний, и он уже использовал его на Мо Жане.
Но, по сколько души Чу Ваньнина сейчас прибывали в беспорядке, память тоже проходя восстановительный период сильно сопротивлялась внешнему воздействию, он понял, что этот план не сработает на Чу Ваньнине.
- Ох, нечего сказать, это хлопотное дело. – со вздохом проговорил Ши ,Мэй и закрыл глаза. А когда снова открыл, зрачки его персиковых глаз были окружены кольцами сверхъестественного света. Этими странными глазами он пристально посмотрел на Чу Ваньнина и повторно забормотал:
- Сон Чжуан Цзы, тело погрузится в сон, всю ночь до рассвета навсегда вместе, вчерашний день подобен потоку текущей воды, опьянённый в этой горе….
На этот раз какой-то результат получился, однако тоже не идеальный.
Его заклинание было похоже на огромную каменную глыбу, рухнувшую в пруд, несмотря на брызги и поднявшиеся десять тысяч волн, очень скоро все вернётся в прежнее состояние.
Но это не имело большого значения, пусть он потеряет память на какое о время и этого уже достаточно.
Разве он хотел бы сам погрузиться с Чу Ваньнином в море желаний, когда у него в голове только мысли об убийстве и опасности.
Это могло сильно отбить аппетит.
- Учитель, ты спишь так долго. Ты должен очнуться.
Этот тихий оклик был похож на обольщающее заклинание. Спустя долгое время ресницы Чу Ваньнина наконец дрогнули и он медленно открыл глаза.
Из-за заклинания Ши Мэй его сознание временно было неясным, оно остановилось на его предыдущей жизни, как раз в то время, после смерти Ши Мэй.
Некогда Чу Ваньнина слишком глубоко ранила потеря Мо Жань его любови всей жизни, и он подсознательно все время думал, как мог бы это изменить к лучшему. Поэтому его сознание сразу возвратилось к тем временам.
… вот только, три души человека и так были очень хрупкими, а Чу Ваньнин в себе сейчас нес воспоминания душ из обеих жизней, поэтому, пусть Ши Мэй и применил заклинание, но в его голове сейчас царил хаос и все казалось, словно происходящим во сне.
Его воспоминания перепутались, и он не мог отличить сон от яви.
- …. Ши Минцзин?
- Да. – Голос Ши Мэй был очень ласковым, сдерживая нежность какого-то извращенного чувства, - Это я.
Чу Ваньнин казался очень усталым, от лихорадки он чувствовал себя плохо, едва слышно откликнувшись и тут же его глаза снова закатились.
Ши Мэй знал, что он скоро придет в себя, и тоже никуда не торопясь, спокойно ждал, сидя рядом.
Спустя какое-то время, он услышал, как Чу Ваньнин с закрытыми глазами шепотом выдохнул одну фразу:
- Я боюсь, что вижу сон. ….так хорошо, что ты еще жив.
Зная, что его воспоминания остановились во временах небесного разлома в прошлой жизни, однако Ши Мэй и подумать не мог, что он это так остро воспринял. Сердце Ши Мэй дрогнуло, оказывается так давно в нем тайно существовало некое чувство*.
*涩然 означает, нечто, что трудно понять, произнести и трудно выразить смысл.
- Ты сожалел о моей смерти?
- …. Ты еще так молод… так много людей любили тебя…. – тихо проговорил Чу Ваньнин, - Это не должен был быть ты. Прости…
- …
- Это должен был быть я. По крайней мере никто бы не горевал так сильно.
То тайное, запертое чувство в душе стало ощущаться еще отчетливее, заставляя биться сильнее его мертвое сердце. Такое же чувство он уже испытывал, когда как-то с Чу Ваньнином под одним зонтом они возвращались домой, в то время он совершил ошибку и потом столько лет он замышлял коварные планы, люди вокруг него умирали и рассеивались.
Он жил один, в тени и считал себя бесчувственным и беспощадным, как камень.
Тогда он действительно считал себя камнем, и только сегодня он снова по-настоящему ясно ощутил, что у него есть сердце.
Оно было какое-то кисло сладкое, мучительное и зудящее.
Он прекрасно знал, что не должен иметь таких эмоций, что этот едкий дождь может разъесть камень, размягчит осадок грязи и он попросту развалиться.
Однако он, не смог сдержаться и поймал Чу Ваньнина за руку, сердце суматошно стучало.
Он открыл рот, но горло пересохло. Он сглотнул несколько раз и опять спросил:
- А ты? Ты горевал о моей смерти?
- ……….
- Ты горевал, а?
Фениксовые глаза Чу Ваньнина были полуоткрыты, под длинными густыми словно весенний пух ресницами были скрыты глаза в которых таилось слишком много тайных переживаний. Ши Мэй старался заглянуть в них, уловить хоть намек на понятные и ясные эмоции.
Но его не было.
Даже как вода сама по себе является водой, а пшеничное зерно само по себе является пшеничным зерном, некоторые простые эмоции выходя показывают, именно то чувство, что есть.
Однако человеческие переживания никогда не могут быть одним чувством. Смерть Ши Мэй вызвала и скорбь, и мучения, и угрызения совести, а позже еще и раскаяние и сожаление. Так много переживаний, смешанных вместе, словно пшеничное зерно смешалось с водой в амбаре и забродило, они уже были совсем другими.
Ши Мэй упрямо и настойчиво спрашивал:
- Учитель, если бы снова был шанс, возможно ли, что вы бы спасли меня, отдав свою жизнь?
Глаза Чу Ваньнина были пустыми и тусклыми.
- Возможно?
- Ши Минцзин… - он успел произнести лишь эти два слова, как вдруг его губы грубо зажали.
После столь долгого ожидания ответа, в тот момент, когда он действительно прозвучал, он боялся услышать его и не хотел слышать.
Ши Мэй думал, что наверняка уже знает ответ.
В груди бушевали обида и негодование, он почти мстительно целовал мужчину на кровати, жадно всасывая. Чу Ваньнин в начале совсем не реагировал, только когда язык Ши Мэй попытался пробраться внутрь, сквозь сомкнутые зубы, он словно очнувшись, широко распахнул глаза.
- Мммм…!
- Шшш, не издавай ни звука. – тяжело дыша, Ши Мэй надавил Чу Ваньнину на горло, наложив заклинание молчания, - Этому тайному заклинанию ты прежде сам нас обучил. Ты говорил, что это поможет нам в случае опасности ни издать ни звука. Думал ли ты, что однажды оно может мне пригодиться в такой ситуации?
Говоря это, он не смотрел в растерянные и злые глаза Чу Ваньнина. Его ревность и страсть почти заставили потерять над собой контроль:
- Учитель, ты знал? Обе жизни. Я, не жалея сил обдумывал каждый шаг, я не имел ни одного спокойного и безмятежного дня.
Он связал ноги Чу Ваньнина и руки привязал к изголовью кровати. Проделывая это, он сквозь зубы продолжал:
- Я действительно не нормальный. И то, что я собираюсь сделать, не позволит мне быть нормальным человеком, но что с того?!! Тасянь Цзюнь, эта марионетка, может делать все, что заблагорассудится, с какой стати я должен тогда осторожничать?
Говоря это Ши Мэй смотрел, как в неудержимой ярости из последних сил борется Чу Ваньнин.
Сам он испытывал и страдание, и радость одновременно.
- Теперь я, можно сказать, это понял. Природа человека такова, что, даже добившись цели, он будет разочарован, именно потому, что хочется получить максимум…. Учитель. – он выпрямился и немного поспешно начал снимать одежду с Чу Ваньнина. – Нелегко было зайти так далеко, разреши мне попробовать тебя на вкус. Можно считать это наградой для твоего ученика, да?
У тяжело больного человека не было много сил на сопротивление и Ши Мэй очень легко приподнял его и снял одежду. Воздух был прохладным, в тусклом свете лампы были видны четкие линии плотных мышц мужского тела, которое все было покрыто синяками и отметинами, которые прежде оставил на нем Мо Жань.
Глаза Ши Мэй мрачно потемнели, когда он тихо про себя пробормотал:
- Он это нечто, такой жестокий.
Проговорив это, он, подняв Чу Ваньнина за подбородок, заглянул ему в глаза.
Эти фениксовые глаза были словно в тумане, Чу Ваньнин почти не различал явь и сон. Вероятно, он чувствовал, что все, что сейчас происходит перед его глазами, настолько абсурдно, что не может быть настоящим, но также он чувствовал, что все ощущения реальны и не похожи на иллюзию.
Добавить, что перед этим память двух его жизней смешалась и отреагировать сразу ему было не так-то легко.
- Я не такой, как он. – Ши Мэй какое-то время смотрел на Чу Ваньнина и выражение его глаз постепенно опять стало нежным, но эта нежность в итоге превратилось в нечто странное, - Он вообще не знал, как нужно обращаться с тобой. Когда ты попробуешь меня, то сразу поймешь, что он ничто.
Как только слова стихли, он сам начал раздеваться.
Он только что мылся и на его теле был всего лишь один пао после купания. Он очень легко соскользнул с него, обнажив гладкое и нежное, словно лучший куньшанский нефрит, стройное тело.
- Учитель…
Пробормотал он, насильно прижимаясь к нему своим телом.
Было ли это во сне или наяву, все это было на столько отвратительно Чу Ваньнину, что он с головы до ног весь содрогался, а лицо еще больше побледнело.
- Твое тело такое горячее.
- …………
Зная, что если в эту минуту он хоть немного ослабит заклинание молчания Чу Ваньнина, этот мужчина, вероятно разразиться яростными проклятьями, со свирепым выражением на лице. Но Ши Мэй, все же не сдержавшись, погладил его тихо спросив:
- Внутри ты будешь таким же горячим?
- Ши…Минцзин!
Услышав этот звук, Ши Мэй остолбенел.
- … сам освободился от заклинания молчания? - Он поднял глаза и уставился на лицо Чу Ваньнина, - Вот это человек, действительно…
Губы и зубы Чу Ваньнина дрожали, он закашлялся кровью и хрипло произнес:
- Ты обнаглел! Отпусти меня!
Ши Мэй молчал, наклонив голову, глядя на этого человека.
Был ли этот человек слишком свирепым?
Слишком упрямым?
Или он не мог ни в коем случае подчиниться судьбе и признать себя побеждённым?
Он так много хотел сказать, но, когда слова доходили до рта, он наоборот, не знал, что говорить.
В конце концов, Ши Мэй просто рассмеялся, а когда Чу Ваньнин уже собирался и дальше гневно браниться, он внезапно зажал ему рот и быстро сняв ленту для волос, натянул и завязал ее между губами и зубами.
- Раз уж ты способен освободиться от заклинания, мне только и остается, что связать тебя. Я сожалею, Учитель.
Поймав взгляд затуманенных испугом и гневных от ужасного позора глаз, Ши Мэй лишь ощутил, как в нем заклокотала горячая кровь, он наклонился и проговорил на ухо Чу Ваньнину:
- Вскоре, когда я немного поиграю, будет приятно, тогда тоже нужно помнить о том, чтобы кричать потише, твой тот владыка, его величество, стоит прямо под дверью. Если он услышит, что ты подо мной такой же распущенный, угадай, обрадуется ли он?
Пальцы Ши Мэй едва касаясь скользнули вниз, остановившись на каждом синяке, каждом засосе, они спускались все ниже, а Чу Ваньнин лишь чувствовал, что сам хочет прибить себя от унижения и позора.
Его хаотичная память сейчас остановилась на прошлой жизни, до того времени, когда он обнаружил тайное заклятие внутри Мо Жань. Поэтому в данный момент он ненавидел и презирал Мо Жань.
Но больше всего он ненавидел сам себя за бесстыдство.
Несмотря на то, что он был так унижен, так брезговал, был так разочарован в Мо Вэйюе, когда Мо Жань обнимал его, когда он слышал, как тяжело дышит этот человек, как его пот, собираясь на животе, капает ему на спину, он все же терял контроль над собой и чувствовал возбуждение и удовольствие.
Вплоть до того, что несколько раз, в особо безумные часы их соития, он даже чувствовал, что в тайне не хочет, чтобы Мо Жань прекращал, чтобы он, именно таким образом разорвав его пронзил его душу.
Такого рода неистовый секс, давал ему своего рода иллюзию покоя и безмятежности.
Лежа в объятьях Мо Жань, изредка он чувствовал, что бы там не происходило, этот без остановки сплетающийся с ним человек, пожалуй, любит его.
Но с Ши Мэй было все не так.
Пусть он, неизвестно почему, попал в этот странный мираж, в этот кошмарный сон, но, когда Ши Мэй прикасался к нему, он испытывал только злость и дрожал от страха, он не мог вынести такой связи….
Ему это вообще не нравилось.
Тело Ши Мэй было совсем не похоже на то, каким он его помнил, очень высокое, однако мягкое и белое, линии нежные и изящные. Оно было похоже на вырезанное из застывшего бараньего жира. От тела шел свежий аромат.
Это было совсем не то, к чему он привык, грубая сила грязного самца….
Он привык лишь к телу Мо Жань. Кожа того человека, пусть и бледная, но под ней текла кровь хищника, дикая и безжалостная. Тот чистый мужской аромат, был жаркий, как палящее солнце, он зажигал сердце.
Хотя иногда его заглушал запах крови, железа и сырого мяса.
Очень жесткий, очень холодный.
Однако крепкая грудь была наполнена жаром.
Чу Ваньнин распахнул глаза, его связанные руки непрестанно двигались, пытались освободиться изо всех сил, крепко стянутые веревки оставляли кровавые следы на запястьях, в уголках глаз появились алые пятна.
Но все его усилия были безрезультатны, а кровать была настолько мягкой и устлана такими толстыми звериными шкурами, что они гасили любой звук.
Ши Мэй с интересом смотрел, как он борется словно дикий зверь, попавший в ловушку, и в конце концов рассмеялся:
- Учитель, к чему опять бесполезно тратить силы? Правда так невозможно поверить, что я сделаю вам хорошо?
Говоря это, он приподнял стройную сильную, напряжённую ногу Чу Ваньнина, и сам талией вклинился между. Его взгляд потемнел, он собирался войти, как до этого представлял бесчисленное количество раз, в своих глупых фантазиях.
Чу Ваньнин тут же закрыл глаза. Его губы уже были искусаны, ногти впились в ладони, мышцы всего тела были напряжены. Но пугала его совсем не боль, которая придет после вторжения.
А позор и унижение.
Это действительно было слишком унизительно и не важно, происходило ли это по-настоящему или было подделкой.
Если это не происходило по-настоящему, то ему было стыдно за себя, что он видит такие иллюзии. А если это было все взаправду, то он стыдился того, что был так глуп, что взяв трех учеников, двое из которых оказывается вынашивали замыслы тяжкого греха, подобного рода.
Он всегда был человеком, который привык в первую очередь анализировать свои поступки.
Если страстное влечение Мо Жань к нему еще можно объяснить проблемой Мо Жань, но как на счет того, что сейчас и Ши Мэй вместе с Мо Жань?
Он не удержался и начал сомневаться сам в себе, где он мог совершить ошибку, что сделал неправильно, почему он не стал для учеников примером для подражания, а только и смог, что у двоих его собственных учеников появились подобные волчьи замыслы о кровати.
В чем в конце концов он мог так ошибиться, что неожиданно столкнулся с таким наказанием.
- …………
Напряжение затягивалось.
Однако, спустя долгое время, никакого движения не ощущалось.
Чу Ваньнин медленно приоткрыл темно карие глаза и увидел, что Ши Мэй, непонятно почему, застыл на прежнем месте. С лица напрочь исчезло все похотливое выражение, наоборот, оно было мрачным и темным, как дно котла.
Он еще не понял, почему у Ши Мэй было такое выражение на лице, его взгляд немного сместился, только для того, чтобы увидеть картину, которая заставила его полностью онеметь…
………
Что …. Эта вещь…
Все прежние серьезное настроение пропало начисто, Чу Ваньнин некоторое время ощущал, что его словно молнией ударило.
Кхе-кхе-кхе, у Ши Мэй внизу эта штука на самом деле золотая? Из золота?
Эта картина была слишком абсурдной, на столько, что Чу Ваньнин одеревенело отвернул голову, не желая ранить свои глаза.
Однако, мгновение спустя, он решил, что верно ошибся, как обычный человек может иметь эту вещь такого цвета?
Поэтому он опять заставил себя повернуть позеленевшее лицо и взглянуть еще раз.
На этот раз он ясно увидел, что это не Ши Мэй был ярко золотым, а неизвестно откуда взявшийся золотистый маленький демонический дух дракончика, целиком обмотав, обосновался на этом месте у Ши Мэй. Этот дракончик очень сильно сжимая, высоко поднимал свою голову, и они с Ши Минцзином в ярости и растерянно смотрели друг на друга*. Дракончик был готов, если бы Ши Мэй осмелился действовать безрассудно, сжать еще сильнее и измельчить эту вещь в порошок.
大眼瞪小眼- большие глаза, маленькие глаза – смотреть друг на друга, не зная, что делать.
Чу Ваньнин:
- ………
Ши Мэй:
- …………
Маленький демонический дух дракончика злобно оскалился и зарычал на удерживаемого им самим, несчастного:
- Вааа, мээяя!!
Если бы не связанные руки, Чу Ваньнин бы сейчас прикрыл ладонью свое лицо. Ему действительно не хотелось на это смотреть.
- …..- молчавший очень долго Ши Мэй, наконец сквозь зубы проговорил, - Что происходит?!
Как только его голос стих, как тут же с грохотом распахнулась каменная входная дверь и Тасянь Цзюнь со зловещим, безжалостным выражением на физиономии возник в дверном проёме. Его голос был наполнен мрачной жаждой вырезать целые города.
Войдя, Тасянь Цзюнь скрестил на груди руки. Его взгляд скользнул по этой сцене - «золотой дракон обвивает нефритовую колонну» *и его убийственное намерение превратилось больше в издевку. Его бледные губы шевельнулись, и он очень холодно произнес:
- Барышня, прошу вас, встаньте с постели.
*Вообще золотой дракон и нефритовая колонна символизируют торжественность и благоразумие.
Ши Мэй был так зол от стыда, что даже не понял, что он сейчас услышал. Он возмущенно переспросил:
- Что еще за барышня? Кто?
- Ах, прошу прощения. – Тасянь Цзюнь опять внимательно присмотрелся к тому предмету, который плотно обматывал маленький дракон и продолжил, - Оказывается это молодой господин. Господин такой маленький, что этот достопочтенный его не сразу рассмотрел.
Маленький дракончик, цепляясь за обмотанную колонну топорщил усы и бороду и оскалившись, примкнув к призвавшему его хозяину, прокричал:
- Мейяяя!!
Такое унижение для мужчины было почти предельным, из того, что может быть.
Да в придачу у Ши Мэй изо всех сил пытающегося сохранять спокойствие, в данную минуту не сдержавшись, вздулись вены и все лицо сделалось ярко красным. К сожалению, его одежда была в беспорядке, да еще он был связан непонятно откуда взявшимся демоническим духом дракона. Он был ни жив ни мертв от злости, но сейчас лучше было ничего не говорить.
Тасянь Цзюнь подошел ближе. Он прислонился к столбику кровати, скрестив руки.
- Хуа Биньань, ты действительно полагаешь, что, если ты трахаясь не издашь ни звука, этот достопочтенный не узнает, что ты здесь делаешь? – он прищурил глаза и на его красивом лице отразилось презрение, - Ты в самом деле считаешь, что этот достопочтенный трехлетка? Да?
Для начала Ши Мэй скормил Чу Ваньнину исцеляющую пилюлю, а после, склонился и нежными и тонкими пальцами, ласково, словно десять обольщающих человека белых змей, погрузился в черные волосы. Он притянул голову Чу Ваньнина к себе и лбом уперся ему в затылок.
- Сон Чжуан Цзы*тело погрузится в сон**, всю ночь до рассвета навсегда вместе…
*庄周梦 - китайский философ Чжуан Цзы ( IV век до н. э)., Ему приснился сон, что заснул и увидел себя во сне бабочкой, а потом размышлял человек ли он увидевший сон, что он бабочка или наоборот, бабочка видящая сон, что она человек
** 蝶化 – дословно - превращение в бабочку, но на самом деле означает сновидение, сон.
С уст сорвался легко запоминающийся заклинание, он продолжал читать и читать. Однако вдруг бормотание прекратилось.
Изначально он хотел применить это заклинание, чтобы стереть некоторые воспоминания Чу Ваньнина, это было одно из его лучших заклинаний, и он уже использовал его на Мо Жане.
Но, по сколько души Чу Ваньнина сейчас прибывали в беспорядке, память тоже проходя восстановительный период сильно сопротивлялась внешнему воздействию, он понял, что этот план не сработает на Чу Ваньнине.
- Ох, нечего сказать, это хлопотное дело. – со вздохом проговорил Ши ,Мэй и закрыл глаза. А когда снова открыл, зрачки его персиковых глаз были окружены кольцами сверхъестественного света. Этими странными глазами он пристально посмотрел на Чу Ваньнина и повторно забормотал:
- Сон Чжуан Цзы, тело погрузится в сон, всю ночь до рассвета навсегда вместе, вчерашний день подобен потоку текущей воды, опьянённый в этой горе….
На этот раз какой-то результат получился, однако тоже не идеальный.
Его заклинание было похоже на огромную каменную глыбу, рухнувшую в пруд, несмотря на брызги и поднявшиеся десять тысяч волн, очень скоро все вернётся в прежнее состояние.
Но это не имело большого значения, пусть он потеряет память на какое о время и этого уже достаточно.
Разве он хотел бы сам погрузиться с Чу Ваньнином в море желаний, когда у него в голове только мысли об убийстве и опасности.
Это могло сильно отбить аппетит.
- Учитель, ты спишь так долго. Ты должен очнуться.
Этот тихий оклик был похож на обольщающее заклинание. Спустя долгое время ресницы Чу Ваньнина наконец дрогнули и он медленно открыл глаза.
Из-за заклинания Ши Мэй его сознание временно было неясным, оно остановилось на его предыдущей жизни, как раз в то время, после смерти Ши Мэй.
Некогда Чу Ваньнина слишком глубоко ранила потеря Мо Жань его любови всей жизни, и он подсознательно все время думал, как мог бы это изменить к лучшему. Поэтому его сознание сразу возвратилось к тем временам.
… вот только, три души человека и так были очень хрупкими, а Чу Ваньнин в себе сейчас нес воспоминания душ из обеих жизней, поэтому, пусть Ши Мэй и применил заклинание, но в его голове сейчас царил хаос и все казалось, словно происходящим во сне.
Его воспоминания перепутались, и он не мог отличить сон от яви.
- …. Ши Минцзин?
- Да. – Голос Ши Мэй был очень ласковым, сдерживая нежность какого-то извращенного чувства, - Это я.
Чу Ваньнин казался очень усталым, от лихорадки он чувствовал себя плохо, едва слышно откликнувшись и тут же его глаза снова закатились.
Ши Мэй знал, что он скоро придет в себя, и тоже никуда не торопясь, спокойно ждал, сидя рядом.
Спустя какое-то время, он услышал, как Чу Ваньнин с закрытыми глазами шепотом выдохнул одну фразу:
- Я боюсь, что вижу сон. ….так хорошо, что ты еще жив.
Зная, что его воспоминания остановились во временах небесного разлома в прошлой жизни, однако Ши Мэй и подумать не мог, что он это так остро воспринял. Сердце Ши Мэй дрогнуло, оказывается так давно в нем тайно существовало некое чувство*.
*涩然 означает, нечто, что трудно понять, произнести и трудно выразить смысл.
- Ты сожалел о моей смерти?
- …. Ты еще так молод… так много людей любили тебя…. – тихо проговорил Чу Ваньнин, - Это не должен был быть ты. Прости…
- …
- Это должен был быть я. По крайней мере никто бы не горевал так сильно.
То тайное, запертое чувство в душе стало ощущаться еще отчетливее, заставляя биться сильнее его мертвое сердце. Такое же чувство он уже испытывал, когда как-то с Чу Ваньнином под одним зонтом они возвращались домой, в то время он совершил ошибку и потом столько лет он замышлял коварные планы, люди вокруг него умирали и рассеивались.
Он жил один, в тени и считал себя бесчувственным и беспощадным, как камень.
Тогда он действительно считал себя камнем, и только сегодня он снова по-настоящему ясно ощутил, что у него есть сердце.
Оно было какое-то кисло сладкое, мучительное и зудящее.
Он прекрасно знал, что не должен иметь таких эмоций, что этот едкий дождь может разъесть камень, размягчит осадок грязи и он попросту развалиться.
Однако он, не смог сдержаться и поймал Чу Ваньнина за руку, сердце суматошно стучало.
Он открыл рот, но горло пересохло. Он сглотнул несколько раз и опять спросил:
- А ты? Ты горевал о моей смерти?
- ……….
- Ты горевал, а?
Фениксовые глаза Чу Ваньнина были полуоткрыты, под длинными густыми словно весенний пух ресницами были скрыты глаза в которых таилось слишком много тайных переживаний. Ши Мэй старался заглянуть в них, уловить хоть намек на понятные и ясные эмоции.
Но его не было.
Даже как вода сама по себе является водой, а пшеничное зерно само по себе является пшеничным зерном, некоторые простые эмоции выходя показывают, именно то чувство, что есть.
Однако человеческие переживания никогда не могут быть одним чувством. Смерть Ши Мэй вызвала и скорбь, и мучения, и угрызения совести, а позже еще и раскаяние и сожаление. Так много переживаний, смешанных вместе, словно пшеничное зерно смешалось с водой в амбаре и забродило, они уже были совсем другими.
Ши Мэй упрямо и настойчиво спрашивал:
- Учитель, если бы снова был шанс, возможно ли, что вы бы спасли меня, отдав свою жизнь?
Глаза Чу Ваньнина были пустыми и тусклыми.
- Возможно?
- Ши Минцзин… - он успел произнести лишь эти два слова, как вдруг его губы грубо зажали.
После столь долгого ожидания ответа, в тот момент, когда он действительно прозвучал, он боялся услышать его и не хотел слышать.
Ши Мэй думал, что наверняка уже знает ответ.
В груди бушевали обида и негодование, он почти мстительно целовал мужчину на кровати, жадно всасывая. Чу Ваньнин в начале совсем не реагировал, только когда язык Ши Мэй попытался пробраться внутрь, сквозь сомкнутые зубы, он словно очнувшись, широко распахнул глаза.
- Мммм…!
- Шшш, не издавай ни звука. – тяжело дыша, Ши Мэй надавил Чу Ваньнину на горло, наложив заклинание молчания, - Этому тайному заклинанию ты прежде сам нас обучил. Ты говорил, что это поможет нам в случае опасности ни издать ни звука. Думал ли ты, что однажды оно может мне пригодиться в такой ситуации?
Говоря это, он не смотрел в растерянные и злые глаза Чу Ваньнина. Его ревность и страсть почти заставили потерять над собой контроль:
- Учитель, ты знал? Обе жизни. Я, не жалея сил обдумывал каждый шаг, я не имел ни одного спокойного и безмятежного дня.
Он связал ноги Чу Ваньнина и руки привязал к изголовью кровати. Проделывая это, он сквозь зубы продолжал:
- Я действительно не нормальный. И то, что я собираюсь сделать, не позволит мне быть нормальным человеком, но что с того?!! Тасянь Цзюнь, эта марионетка, может делать все, что заблагорассудится, с какой стати я должен тогда осторожничать?
Говоря это Ши Мэй смотрел, как в неудержимой ярости из последних сил борется Чу Ваньнин.
Сам он испытывал и страдание, и радость одновременно.
- Теперь я, можно сказать, это понял. Природа человека такова, что, даже добившись цели, он будет разочарован, именно потому, что хочется получить максимум…. Учитель. – он выпрямился и немного поспешно начал снимать одежду с Чу Ваньнина. – Нелегко было зайти так далеко, разреши мне попробовать тебя на вкус. Можно считать это наградой для твоего ученика, да?
У тяжело больного человека не было много сил на сопротивление и Ши Мэй очень легко приподнял его и снял одежду. Воздух был прохладным, в тусклом свете лампы были видны четкие линии плотных мышц мужского тела, которое все было покрыто синяками и отметинами, которые прежде оставил на нем Мо Жань.
Глаза Ши Мэй мрачно потемнели, когда он тихо про себя пробормотал:
- Он это нечто, такой жестокий.
Проговорив это, он, подняв Чу Ваньнина за подбородок, заглянул ему в глаза.
Эти фениксовые глаза были словно в тумане, Чу Ваньнин почти не различал явь и сон. Вероятно, он чувствовал, что все, что сейчас происходит перед его глазами, настолько абсурдно, что не может быть настоящим, но также он чувствовал, что все ощущения реальны и не похожи на иллюзию.
Добавить, что перед этим память двух его жизней смешалась и отреагировать сразу ему было не так-то легко.
- Я не такой, как он. – Ши Мэй какое-то время смотрел на Чу Ваньнина и выражение его глаз постепенно опять стало нежным, но эта нежность в итоге превратилось в нечто странное, - Он вообще не знал, как нужно обращаться с тобой. Когда ты попробуешь меня, то сразу поймешь, что он ничто.
Как только слова стихли, он сам начал раздеваться.
Он только что мылся и на его теле был всего лишь один пао после купания. Он очень легко соскользнул с него, обнажив гладкое и нежное, словно лучший куньшанский нефрит, стройное тело.
- Учитель…
Пробормотал он, насильно прижимаясь к нему своим телом.
Было ли это во сне или наяву, все это было на столько отвратительно Чу Ваньнину, что он с головы до ног весь содрогался, а лицо еще больше побледнело.
- Твое тело такое горячее.
- …………
Зная, что если в эту минуту он хоть немного ослабит заклинание молчания Чу Ваньнина, этот мужчина, вероятно разразиться яростными проклятьями, со свирепым выражением на лице. Но Ши Мэй, все же не сдержавшись, погладил его тихо спросив:
- Внутри ты будешь таким же горячим?
- Ши…Минцзин!
Услышав этот звук, Ши Мэй остолбенел.
- … сам освободился от заклинания молчания? - Он поднял глаза и уставился на лицо Чу Ваньнина, - Вот это человек, действительно…
Губы и зубы Чу Ваньнина дрожали, он закашлялся кровью и хрипло произнес:
- Ты обнаглел! Отпусти меня!
Ши Мэй молчал, наклонив голову, глядя на этого человека.
Был ли этот человек слишком свирепым?
Слишком упрямым?
Или он не мог ни в коем случае подчиниться судьбе и признать себя побеждённым?
Он так много хотел сказать, но, когда слова доходили до рта, он наоборот, не знал, что говорить.
В конце концов, Ши Мэй просто рассмеялся, а когда Чу Ваньнин уже собирался и дальше гневно браниться, он внезапно зажал ему рот и быстро сняв ленту для волос, натянул и завязал ее между губами и зубами.
- Раз уж ты способен освободиться от заклинания, мне только и остается, что связать тебя. Я сожалею, Учитель.
Поймав взгляд затуманенных испугом и гневных от ужасного позора глаз, Ши Мэй лишь ощутил, как в нем заклокотала горячая кровь, он наклонился и проговорил на ухо Чу Ваньнину:
- Вскоре, когда я немного поиграю, будет приятно, тогда тоже нужно помнить о том, чтобы кричать потише, твой тот владыка, его величество, стоит прямо под дверью. Если он услышит, что ты подо мной такой же распущенный, угадай, обрадуется ли он?
Пальцы Ши Мэй едва касаясь скользнули вниз, остановившись на каждом синяке, каждом засосе, они спускались все ниже, а Чу Ваньнин лишь чувствовал, что сам хочет прибить себя от унижения и позора.
Его хаотичная память сейчас остановилась на прошлой жизни, до того времени, когда он обнаружил тайное заклятие внутри Мо Жань. Поэтому в данный момент он ненавидел и презирал Мо Жань.
Но больше всего он ненавидел сам себя за бесстыдство.
Несмотря на то, что он был так унижен, так брезговал, был так разочарован в Мо Вэйюе, когда Мо Жань обнимал его, когда он слышал, как тяжело дышит этот человек, как его пот, собираясь на животе, капает ему на спину, он все же терял контроль над собой и чувствовал возбуждение и удовольствие.
Вплоть до того, что несколько раз, в особо безумные часы их соития, он даже чувствовал, что в тайне не хочет, чтобы Мо Жань прекращал, чтобы он, именно таким образом разорвав его пронзил его душу.
Такого рода неистовый секс, давал ему своего рода иллюзию покоя и безмятежности.
Лежа в объятьях Мо Жань, изредка он чувствовал, что бы там не происходило, этот без остановки сплетающийся с ним человек, пожалуй, любит его.
Но с Ши Мэй было все не так.
Пусть он, неизвестно почему, попал в этот странный мираж, в этот кошмарный сон, но, когда Ши Мэй прикасался к нему, он испытывал только злость и дрожал от страха, он не мог вынести такой связи….
Ему это вообще не нравилось.
Тело Ши Мэй было совсем не похоже на то, каким он его помнил, очень высокое, однако мягкое и белое, линии нежные и изящные. Оно было похоже на вырезанное из застывшего бараньего жира. От тела шел свежий аромат.
Это было совсем не то, к чему он привык, грубая сила грязного самца….
Он привык лишь к телу Мо Жань. Кожа того человека, пусть и бледная, но под ней текла кровь хищника, дикая и безжалостная. Тот чистый мужской аромат, был жаркий, как палящее солнце, он зажигал сердце.
Хотя иногда его заглушал запах крови, железа и сырого мяса.
Очень жесткий, очень холодный.
Однако крепкая грудь была наполнена жаром.
Чу Ваньнин распахнул глаза, его связанные руки непрестанно двигались, пытались освободиться изо всех сил, крепко стянутые веревки оставляли кровавые следы на запястьях, в уголках глаз появились алые пятна.
Но все его усилия были безрезультатны, а кровать была настолько мягкой и устлана такими толстыми звериными шкурами, что они гасили любой звук.
Ши Мэй с интересом смотрел, как он борется словно дикий зверь, попавший в ловушку, и в конце концов рассмеялся:
- Учитель, к чему опять бесполезно тратить силы? Правда так невозможно поверить, что я сделаю вам хорошо?
Говоря это, он приподнял стройную сильную, напряжённую ногу Чу Ваньнина, и сам талией вклинился между. Его взгляд потемнел, он собирался войти, как до этого представлял бесчисленное количество раз, в своих глупых фантазиях.
Чу Ваньнин тут же закрыл глаза. Его губы уже были искусаны, ногти впились в ладони, мышцы всего тела были напряжены. Но пугала его совсем не боль, которая придет после вторжения.
А позор и унижение.
Это действительно было слишком унизительно и не важно, происходило ли это по-настоящему или было подделкой.
Если это не происходило по-настоящему, то ему было стыдно за себя, что он видит такие иллюзии. А если это было все взаправду, то он стыдился того, что был так глуп, что взяв трех учеников, двое из которых оказывается вынашивали замыслы тяжкого греха, подобного рода.
Он всегда был человеком, который привык в первую очередь анализировать свои поступки.
Если страстное влечение Мо Жань к нему еще можно объяснить проблемой Мо Жань, но как на счет того, что сейчас и Ши Мэй вместе с Мо Жань?
Он не удержался и начал сомневаться сам в себе, где он мог совершить ошибку, что сделал неправильно, почему он не стал для учеников примером для подражания, а только и смог, что у двоих его собственных учеников появились подобные волчьи замыслы о кровати.
В чем в конце концов он мог так ошибиться, что неожиданно столкнулся с таким наказанием.
- …………
Напряжение затягивалось.
Однако, спустя долгое время, никакого движения не ощущалось.
Чу Ваньнин медленно приоткрыл темно карие глаза и увидел, что Ши Мэй, непонятно почему, застыл на прежнем месте. С лица напрочь исчезло все похотливое выражение, наоборот, оно было мрачным и темным, как дно котла.
Он еще не понял, почему у Ши Мэй было такое выражение на лице, его взгляд немного сместился, только для того, чтобы увидеть картину, которая заставила его полностью онеметь…
………
Что …. Эта вещь…
Все прежние серьезное настроение пропало начисто, Чу Ваньнин некоторое время ощущал, что его словно молнией ударило.
Кхе-кхе-кхе, у Ши Мэй внизу эта штука на самом деле золотая? Из золота?
Эта картина была слишком абсурдной, на столько, что Чу Ваньнин одеревенело отвернул голову, не желая ранить свои глаза.
Однако, мгновение спустя, он решил, что верно ошибся, как обычный человек может иметь эту вещь такого цвета?
Поэтому он опять заставил себя повернуть позеленевшее лицо и взглянуть еще раз.
На этот раз он ясно увидел, что это не Ши Мэй был ярко золотым, а неизвестно откуда взявшийся золотистый маленький демонический дух дракончика, целиком обмотав, обосновался на этом месте у Ши Мэй. Этот дракончик очень сильно сжимая, высоко поднимал свою голову, и они с Ши Минцзином в ярости и растерянно смотрели друг на друга*. Дракончик был готов, если бы Ши Мэй осмелился действовать безрассудно, сжать еще сильнее и измельчить эту вещь в порошок.
大眼瞪小眼- большие глаза, маленькие глаза – смотреть друг на друга, не зная, что делать.
Чу Ваньнин:
- ………
Ши Мэй:
- …………
Маленький демонический дух дракончика злобно оскалился и зарычал на удерживаемого им самим, несчастного:
- Вааа, мээяя!!
Если бы не связанные руки, Чу Ваньнин бы сейчас прикрыл ладонью свое лицо. Ему действительно не хотелось на это смотреть.
- …..- молчавший очень долго Ши Мэй, наконец сквозь зубы проговорил, - Что происходит?!
Как только его голос стих, как тут же с грохотом распахнулась каменная входная дверь и Тасянь Цзюнь со зловещим, безжалостным выражением на физиономии возник в дверном проёме. Его голос был наполнен мрачной жаждой вырезать целые города.
Войдя, Тасянь Цзюнь скрестил на груди руки. Его взгляд скользнул по этой сцене - «золотой дракон обвивает нефритовую колонну» *и его убийственное намерение превратилось больше в издевку. Его бледные губы шевельнулись, и он очень холодно произнес:
- Барышня, прошу вас, встаньте с постели.
*Вообще золотой дракон и нефритовая колонна символизируют торжественность и благоразумие.
Ши Мэй был так зол от стыда, что даже не понял, что он сейчас услышал. Он возмущенно переспросил:
- Что еще за барышня? Кто?
- Ах, прошу прощения. – Тасянь Цзюнь опять внимательно присмотрелся к тому предмету, который плотно обматывал маленький дракон и продолжил, - Оказывается это молодой господин. Господин такой маленький, что этот достопочтенный его не сразу рассмотрел.
Маленький дракончик, цепляясь за обмотанную колонну топорщил усы и бороду и оскалившись, примкнув к призвавшему его хозяину, прокричал:
- Мейяяя!!
Такое унижение для мужчины было почти предельным, из того, что может быть.
Да в придачу у Ши Мэй изо всех сил пытающегося сохранять спокойствие, в данную минуту не сдержавшись, вздулись вены и все лицо сделалось ярко красным. К сожалению, его одежда была в беспорядке, да еще он был связан непонятно откуда взявшимся демоническим духом дракона. Он был ни жив ни мертв от злости, но сейчас лучше было ничего не говорить.
Тасянь Цзюнь подошел ближе. Он прислонился к столбику кровати, скрестив руки.
- Хуа Биньань, ты действительно полагаешь, что, если ты трахаясь не издашь ни звука, этот достопочтенный не узнает, что ты здесь делаешь? – он прищурил глаза и на его красивом лице отразилось презрение, - Ты в самом деле считаешь, что этот достопочтенный трехлетка? Да?
-
-
10.05.2022 в 05:14-
-
10.05.2022 в 11:36