Lapsa1
читать дальше
Оба как раз болтали о чем-то увлекательном, и у обоих были беззаботные, жизнерадостные улыбающиеся лица. Сюэ Мэн даже водрузил на волосы Ши Мэй гроздь цветов с желто-белыми лепестками. Ши Мей, сбитый с толку, снял, откинул ее и тут же залился смехом.
- А, Учитель?
Было слишком поздно отступить в сторону, Сюэ Мэн, обернувшись в лучах заката краем глаза уже заметил его. Вначале он замер, а затем радостно проговорил:
- Так редко можно увидеть Учителя в такой поздний час. – говоря это, он подошел и поприветствовал его.
Ши Мей за ним, так же улыбаясь, подошел и ласково и вежливо проговорил:
- Все ли благополучно, Учитель?
У Чу Ваньнина в ту же секунду вылетели из головы все слова, он хотел непринужденно ответить, но не успел открыть рот, как его глаза покраснели. К счастью, был уже глубокий вечер и было достаточно темно, чтобы скрыть его.
Сюэ Мэн был любопытен как котенок, он спросил:
- А куда Учитель хочет пойти?
- Иду за….- произнес он, голос был таким ужасно хриплым, что он тут же поспешил закрыть рот. Он откашлялся и придя в себя через какое-то время закончил, - Просто прогуляться.
Чуть позже, он не удержавшись, спросил:
- А вы?
- А мы с Ши Мэй как раз возвращаемся из поселка Учан, накупили там много вкусной еды. - упомянув это, Сюэ Мэн выглядел очень радостным, - Сегодня там ярмарка при храме, очень оживленно.
В прежние времена, если бы это был тот Чу Ваньнин, на этом разговор бы и окончился.
Чу Ваньнину тогда было бы не очень интересно разбираться в том, почему так оживлены эти юноши, что за еду они купили и что их так развеселило.
В то время он был холоден и как будто всех держал на расстоянии. Он не любил заглядывать по пустякам в чужие личные дела.
Однако сейчас Чу Ваньнин чувствовал, что каждое слово, что Сюэ Мэн, что Ши Мэй, их вид, вплоть до того, что каждое их выражение в глазах, капля света или тени, все это невероятно ценно.
Он хотел снова посмотреть им в глаза, снова услушать их.
Сейчас это было тем, чего он никогда больше не сможет получить в своем мире.
Поэтому он спросил:
- И что вы купили?
- Учитель хочет посмотреть? – Сюэ Мэн с восторгом тут же перевернул свой мешочек цянь-кунь, все показывая, - Пастила, печенье из кедровых орешков, глазированный османтус…
Он болтал без умолку, перечисляя и вдруг, взяв пригоршню глазированного османтуса, протянул ее Чу Ваньнину.
- Много купил, это все Учителю.
Ши Мэй рядом тоже копался в своем мешке, однако он, похоже не накупил столько разнообразных вещей и снова и снова прерывая мешок не мог найти ничего, заслуживающего внимания. Его уши немного покраснели.
- ….
- Не надо мне столько давать. – сказал Чу Ваньнин и выбрав две три конфеты, остальное вернул Сюэ Мэну. В лунном свете его глаза были почти влажными и ласковыми.
- Уже достаточно.
Он знал, что врата жизни и смерти, времени и пространства могут закрыться в любой момент, а он уже применил силу Цзюгэ и открыть их снова будет очень нелегко. Более того, если он уйдет на всю ночь, то может опоздать до того момента, как Тасянь Цзюнь обнаружит это.
Поэтому, подавив свое волнение, он взял себя в руки и спросил:
- А Мо Жань? Он не вместе с вами?
Оба обменялись растерянными взглядами и Сюэ Мэн ответил:
- С полудня, с обеда мы с ним не виделись.
Ши Мэй тоже проговорил:
- Он не часто бывал с нами в последнее время, наверное, занят какими-то своими делами.
Чу Ваньнин пошел к домикам учеников, однако в комнате никого не было. Он пошел искать на ярмарку и тоже не нашел его. Видя, что время истекает, он все больше и больше волновался.
Нахмурившись, он долго думал, и вдруг кое-что вспомнил.
В конце концов он вспомнил.
Неужели Мо Жань и правда пошел…
Он не хотел додумывать дальше. Словно прятался от этой мысли, как от языков пламени. Ему было не приятно. Выражение его лица медленно потемнело, руки сжались в кулаки.
………
Он вспомнил, что в начале, когда Мо Жань только свернул на неправильный путь, он постоянно посещал одно место.
Чуть более получаса спустя Чу Ваньнин стоял перед резным, покрытым красным лаком деревянным домом, над которым висела красная горизонтальная доска с крупно написанными словами «Встречи господ с персиками бессмертия богини Сиваньму».*
*仙桃会君- Сяньтао хуэй цзюнь. Легенда гласит, что где-то в священных горах Куньлунь, в сказочных садах богини запада Сиваньму, растет персик бессмертия. Он приносит плоды бессмертия только один раз в 3000 лет, и тогда Богиня приглашает 8 бессмертных в свой сад на праздник. Но однажды, когда праздник был в разгаре, появился Царь Обезьян, съел все персики и сам стал бессмертным
Это было здание знаменитого в окрестностях театра* «Персиков бессмертия богини Сиванму» . В это время уже была глубокая ночь, однако великолепное цветение цветочного дома* только начиналось. Слева и справа стекался поток клиентов, по большей части это были грузные мужчины да напудренные, нарумяненные юнцы. Чу Ваньнин с его холодной физиономией, прямой спиной, стоя в этом потоке людей выглядел совершенно неуместно.
* 梨园 грушевый сад – это была знаменитая театральная труппа основанная императором в эпоху Тан, позже стало распространенным словом для обозначения театра.
*цветочный дом –и театр и гостиница и бордель, все вместе
- Гость, милости просим.
- Проходите, посмотрите, сегодня выступает известная артистка из Сянтань по имени Дан, ее пение не уступает Сюнь Фэнжо* в лучшие годы, а в танце не уступит Дуань Ихань*. Восемьдесят монет, восемьдесят монет за место в первом ряду…
*Сюнь(Сун) – фамилия, возможно корейская Фенжо – нежный ветерок, Дуань(Тан) - может обозначать фамилию тоже корейскую либо часть, отрезок, Ихань – скромное оперение (птицы), зимняя одежда. Запомните имена
Стоя в воротах во все горло, кричал маленький зазывала. Рядом стоял некий добропорядочный господин, обмахивавшийся веером. Проходящий мимо представитель золотой молодежи насмешливо хмыкнул:
- В самом деле, надо же так нахально врать, что это за Дан, как она смеет соперничать с двумя музыкальными гениями прошлого, Дуань и Сюнь.
- Вот именно, восемьдесят монет за представление, как не стыдно использовать славу Сюнь Фэнжо. Да за одно выступление только Сюнь Фэнжо и восемьсот золотых не хватит.
- Этот убогий театришко снова выманивает обманом деньги! – загоготал мимо проходящий караульный, почесывая подмышку.
Чу Ваньнин ничего не понимал, у него разболелась голова от того, что он слышал. Он попросту раздвинул занавесь и прошел внутрь. Там внутри стоял точно такой же шум и гам под высоко подвешенными шелковыми фонарями. Кто-то слушал представление, кто-то напивался, кто-то намазанный румянами и белилами, погружался в ласки обольстительной красоты.
Актеришка пел заключительную арию высоким голосом*, это был проститут с белоснежной кожей, разжигавшей похоть.
*金声 – это название тембра голоса, но что это -контртенор, тенор, бас, я не знаю
На сцене пьяная наложница* в горах парчи и цветов. Движения этого актеришки были плавными и скорбными, зрители внизу поддерживали его нескончаемыми растроганными всхлипами и ахами.
* 贵妃正醉了酒 (Пьяная наложница или Павильон ста цветов) - представляет собой моноспектакль, основанный на истории Ян Гуйфэй (одна из четырех красавиц Китая), историческая фигура династии Тан.
- Отлично!... Да!
- Еще один куплет!!
Чу Ваньнин, страдая от ударившего в нос резкого запаха косметики, ароматной пудры, копоти, нахмурился, его лицо помрачнело. Он оглянулся вокруг и не увидел и следа того юноши.
«Неужели я опять ошибся и это не то место?» - подумал он.
В это время очень занятая содержательница публичного дома наконец заметила его и подобно сверкающей, прелестной разноцветной бабочке проворно подлетела. Растянув намазанные ярко алой помадой губы, она, улыбаясь, принялась завлекать:
- Ах, господин, прошу пожаловать, послушайте оперу, садитесь на лучшее место, навестите внутренние покои в поисках удовольствия.
Чу Ваньнин взглянул на нее:
- Я ищу человека.
- Ищите… - сводня застыла, ее улыбка сползла с лица, глаза тут же похолодели втрое, - Ищите, если угодно.
Чу Ваньнин со вздохом отцепил от пояса подвеску, конечно, из лучшего нефрита, подаренную ему Тасянь Цзюнь, теплый нефрит*. Протянув подвеску ей, он повторил:
- Я ищу человека.
*触手生温- теплый нефрит это собственно нефрит и есть, раньше его не разделяли с жадеитом, который тоже называли нефритом. Но, считалось, что есть теплый – сам нефрит, и холодный- сейчас это жадеит.
Сводня приняла ее, рассматривая так и сяк. Переливающиеся яркие блики отражались искрами в ее глазах.
Она, легко откашлявшись, припрятала подвеску и снова расплылась в улыбке еще шире и довольнее, чем прежде:
- О ком господин желает расспросить?
- Это молодой человек, на вид лет пятнадцати – шестнадцати, - ответил Чу Ваньнин, - по фамилии Мо.
На третьем этаже малинового павильона были узорчатые шелковые ковры и изящная резьба. Неудивительно, что столько людей хотели здесь напиваться всю ночь напролёт. Нужно было за это лишь выложить немало денег и актеры, красавцы и красавицы тут же создадут сладкий сон, подобно маковым цветам, многих выдающиеся мужчин тут превращая в остов. Если так можно скоротать ночь, в нежности и ласках, кто захочет опять столкнуться со страданиями человеческой жизни, болью реальности?
- Эта комната, - содержательница публичного дома показала окрашенным кардамоном узким и длинным пальцем. Вверху на дверях было вырезано «Жун Цзю», два слова на деревянной перевернутом указателе.
Она подняла глаза, смекнув, задумчиво смерила взглядом Чу Ваньнина и рассудительно сказала:
- Не спешите господин, подождите, я позову Жун-эр чтобы он вышел, а затем, прошу господин входите и побеседуйте с вашим другом.
- ………..
Даже сводня и то смогла увидеть, какое значение он имеет для него.
Чу Ваньнин прикрыв глаза ответил:
- Простите за беспокойство.
Затем она вошла. Внутри раздались голоса, говорили отрывисто и неразборчиво.
Чуть позже она вышла. За ней следом парень проститут. Чу Ваньнин мельком взглянул на него. Щеки этого проститута, по имени Жун Цзю раскраснелись от вина, его лицо в профиль показалось ему знакомым. Так он был очень похож на одного человека. Жун Цзю тихонько поприветствовал его и, следуя за сводней, ушел, Чу Ваньнин толкнул дверь и вошел внутрь. В глаза бросалось обилие алого и пурпурного цветов, у смотрящего на это человека кружилась голова. В комнате не курились благовония, но она была наполнена запахом алкоголя. Мо Жань, подперев щеку, лежал на боку на плетеной кровати, вертя в длинных пальцах маленький глиняный кувшин, перевязанный веревочками с красной бахромой. Эта кровать была тоже красная и вся в беспорядке. Лучше было не думать слишком много о том, что на ней сейчас происходило.
Он подошел, как обычно белоснежно чистый и холодный, и остановился перед этой сценой, совершенно чужой в этой похотливой, непристойной обстановке.*
* 春情 -весенний пейзаж (обстановка скорее похоти, эротики, чем любви)
- Воу… Учитель пришел?
- ….
- Садись, пей -ешь. Чашку вина? Лихуабай, хорошее вино. Наверняка еще не пробовал.
- Ты пьян, - ответил Чу Ваньнин.
Увидев, что этот мужчина в белом подходит к кровати, Мо Жань расплылся в улыбке. Он действительно был пьян и внезапно вытянув руку, он нагло подтащил к себе Чу Ваньнина за пояс.
- Пьяный это ж хорошо, если пьян, то не боишься ни неба, ни земли. Ну-ка, давай, ночь бесконечна и темна, лучше уж развлечься.
Чу Ваньнин не проронил больше ни слова, только лишь выдернул юного Мо Жань из этого моря желаний, словно плывущего по этому алому, полному красоты ложу, он поднял его на ноги. На руке вздулись вены. Он был уважаемым наставником, человеком безупречного поведения и в этот момент он оставался строгим и серьезным, только лишь кончики пальцев его дрожали, выдавая то, что было на душе.
Закрыв глаза, он прошептал:
- Мо Жань.
Пьяный юноша пробормотал «Я», по-прежнему ничего не понимая, вплоть до того, что он легкомысленно рассмеялся.
- Я опоздал. – хрипло добавил Чу Ваньнин.
Он, держась за лоб, легко пошевелил пальцем и в миг его пронзила боль…
И из этой боли словно разрывающей плоть возникло непревзойденное божественное оружие. Яблоневые цветы, поднялся закрученный хвост, искрящиеся семь струн. Гуцинь из шэньму, священного дерева.
Стиснув зубы Чу Ваньнин перенаправил могучие духовные силы божественного оружия в свое тело. Такая духовная энергия против Тасянь Цзюнь было ничем, но ее было достаточно для того, чтобы Чу Ваньнин мог воспользоваться некоторыми заклинаниями.
Он плотно прижал свой лоб ко лбу Мо Жань и закрыл глаза.
И тут он ощутил…. В теле Мо Жань действительно чувствовалось присутствие цветка Бакучанхэнь, как будто перед глазами стоял черный махровый цветок, который пустил корни прямо в сердце. Корни по кровеносным сосудам уходили далеко вглубь.
Именно это и был цветок вечных сожалений.
Это – настоящий источник злодеяний.
Чу Ваньнин глубоко вздохнул и, согласно древним записям, прочитал про себя тайное заклинание, а затем четко выговаривая слова почти изо вех сил громко прокричал:
- Разрыв души!
Чу Ваньнин распахнул глаза, из глубины зрачков внезапно всплыл холодный свет.
Цветок Бакучанхэнь могла сдержать только сила душ, и он, как было сказано в книгах, насильно оторвал часть своей души и передал сквозь лоб ему, телу Мо Жань.
Вокруг понялся вихрь, Цзюге зазвучал как феникс.
Огромная божественная сила ярко пылала.
Мо Жань… Мо Жань…
Прежде, отец-наставник не позаботился о тебе как следует.
Теперь я помогу тебе.
Я спасу тебя.
Разорванная душа тонкой белой нитью непрерывно струилась.
Мо Жань был без сознания, Чу Ваньнин же испытывал сильную боль.
Лбы постоянно соприкасались.
Я спасу тебя…
В конце нить света исчезла и два человека разделились. Руки Чу Ваньнина ослабли и Мо Жань тяжело рухнул обратно на кровать между одеялами и подушками.
Цзюгэ тоже исчез, он вернулся обратно в плоть Чу Ваньнина. Так резко утратив половину земной души, ему было трудно поддерживать стабильность божественного оружия.
Чу Ваньнин опустился на край кровати и медленно закрыл глаза, его лицо было ужасающе бледным, даже губы совсем потеряли цвет. Однако, на сердце ему было легко, правда легко.
Он наконец то сделал на пути к изменению судьбы первый шаг.
Используя силы своей души, он помешает еще не так глубоко укоренившемуся цветку Бакучанхэнь, он не позволит Мо Жань снова утратить свою первоначальную душу.
Время вспомнить о возвращении. Наконец он защитил его.
Чу Ваньнин не мог долго оставаться, первое, что он собирался сделать – остановить поглощение Мо Жань цветком Бакучанхэнь, он уже сделал. Теперь пора приниматься за второе дело.
Он не знал, кто такой закулисный злодей, какие у него способности и какой следующий шаг, пусть тот человек еще не смог разорвать время и пространство, однако осторожность не помешает.
… он хотел убедиться, что если катастрофа опять случиться, он сможет восстановить самому себе воспоминания о прошлой жизни и своевременно ей противостоять.
Поэтому это было вторым делом, и чтобы его закончить, ему нужно найти самого себя.
В павильоне Алого лотоса все имеющиеся охранные заговоры на него не действовали, он очень быстро и легко оказался у дома. Он стоял у неплотно закрытого окна и смотрел как в комнате уже крепко спит сидя за столом «тот» человек.
Ночной страж недоделан, он был наполовину покрыт лаком.
…. Как было бы хорошо, если люди страдали бы только лишь от этих призраков и мелких демонов.
Чу Ваньнин управляя этой половиной уже разорванной земной души, переправил ее в самого себя в этом мире.
Изначально это была его душа, поэтому, заснувший человек не почувствовал ни малейшего дискомфорта. Он смотрел как нить белого, чистого сияния проплывает к «нему» же самому, обволакивая вокруг мягким сиянием. Медленно сияние угасло, легкий ветерок сдул на пол листы с чертежами из под руки того Чу Ваньнина.
- Если снова случиться большое бедствие, вы не должны быть с Мо Жань врагами. – опершись на подоконник он поднялся и тихо сказал человеку в комнате, - Теперь мое духовное ядро раздроблено, душа разделена. Я только и могу сделать этот шаг, я не в силах изменить то, что случилось в моем мире, но ты еще можешь.
Человек в комнате не проснулся.
- Я разделил самую слабую из трех, земную душу напополам, одну половину отдал тебе, другую Мо Жань. Если ваша жизнь пройдет благополучно, эти две половины души не окажут на вас большого влияния. Вот только если цветок Бакучанхэнь продолжит внедряться или в этом мире начнутся беспорядки, для этого я принял меры чтобы эти две половинки души снова могли объединиться.
Если его расчет был верным, то в момент объединения души, цветок Бакучанхэнь из Мо Жань будет выдернут и уничтожен. А он сам, когда две половинки души соединяться, восстановит воспоминания предыдущей жизни.
- Не вини меня в будущем за то, что поделился этими вещами. Если бы было можно, я тоже хотел бы, чтобы тебе не пришлось еще раз это вспоминать, но вот только…
Он не договорил, лишь тихо вздохнул.
Он пошел заканчивать с третьим делом.
Эта третья вещь должна была стать последней преградой. Он отправился разыскивать Хуайцзуй, чтобы передать ему заранее приготовленную курительницу.
К этой курительнице он применил заклинание объединения душ. Такого рода секретная техника может извлечь одно из самых глубоких воспоминаний из его подсознания, чтобы побудить две половинки его разорванной души снова слиться воедино.
Чу Ваньнин сам не знал, какое воспоминание так глубоко похоронено в его подсознании. Он полагал, что их слишком много. Пожалуй, это могло быть тогда, когда они разорвав отношения учителя и ученика, вступили в бой друг против друга. Или, тогда, когда он, потерпел поражение и попав к Мо Жань тот сделал так, чтобы он по капле истекал кровью. Или, возможно те случаи, когда люди окружавшие Мо Жань унижали его, причиняли страдания. Их слишком много. Человек к этому времени вряд ли даже сам себя сможет оценить трезво.
Он очень настойчиво велел Хуайцзуй сохранить курительницу в пещере на горе Лунсюэ. Если он заметит, что в мире происходит что-то странное, он должен будет привести сюда вместе, его самого и Мо Жань.
После того, как все было сделано, пришло время Чу Ваньнина. Время и пространство имели способность самовосстанавливаться, и если разрыв плохо сойдется, то через щель в конце концов могут объединиться оба мира.
Он действительно мечтал остаться тут, остаться в совершенно чистом, где еще ничего не произошло, в спокойном и безмятежном мире.
Но Чу Ваньнин знал, что ему здесь не место, что он не может ради собственного эгоистичного желания, ради вожделенного тепла, отступить от принципов первой запретной техники.
И он ушел.
Оставив сладкие сны о реках и горах далеко за спиной, не оглянувшись.
- Уважаемый наставник Чу.
Вернувшись в свой мир , Чу Ваньнин только неторопливо выходил из-за заднего склона горы, пряча следы духовной силы, как тут же увидел, как по дорожке из голубого камня чиновника с сообщением. Это был тот кто обслуживал вторую наложницу Мо Жань, старый слуга господин Лю.
- Уважаемый наставник, где вы были? Его величество велел вас найти.
- Где он? – спросил Чу Ваньнин.
- Он в павильоне Алого лотоса.
Когда н нашел его, Мо Жань как раз закрыв глза сидел на подставке для цветов под глицинией. Почувствовав, что толкнули дверь и вошли, он только тогда медленно поднял голову. Он поманил Чу Ваньнина рукой.
- Подойди.
Чу Ваньнин поджал губы, выражение его лица было равнодушным, как обычно:
- Тебе не пришлось по вкусу пение? Так рано разошлись.
- Не важно понравилось, не понравилось, - сказал Мо Жань, - Кажется, что уже слышал, это всего лишь несколько мелодий. Надоело.
Он расправил рукава и притянул Чу Ваньнина в свои объятья. Мо Жань не собирался расспрашивать, где он был. В конце концов Чу Ваньнин никогда не был кротким и послушным если бы он, наоборот, оставался все время в павильоне, вот это было бы странным.
Он силой вынудил Чу Ваньнина сесть к себе на колени, поцеловал его в щеку и после этого положил голову ему на плечо ближе к шее.
- Достопочтенный только что видел сон.
- Хм?
- …во сне ты сам учил меня писать.
Чу Ваньнин замер. Сердце пропустило удар. Однако сейчас Тасянь Цзюнь предавался своим воспоминаниям, на самом деле он правда был глубоко в них погружен и поэтому не мог почувствовать его странности. Он все говорил и говорил и тон его речи был простой, однако при этом он сам не замечал за этой простотой печали и тоски.
- Один иероглиф я не мог правильно написать четыре или пять раз, а ты очень сердился, но не бросил меня. – говорил Мо Жань, - А потом ты взял мою руку, а за окном кружились лепестки, и я увидел….
Он был настолько сильно увлечен этим сном, что даже не назвал себя этот достопочтенный.
Мо Жань помолчал. Он выглядел в эту минуту на удивление юным, совсем неопытным.
- И я увидел, что на бумаге написано «читая это письмо, считай, что видишь меня лично, мое счастливое лицо».
Упомянув это, он вдруг растянул губы в улыбке. Трудно было сказать, это улыбающееся лицо было радостным или злым.
- Такие вещи только что во сне и можно увидеть.
Он поднял голову и встретившись с полными переживаниями глазами Чу Ваньнина, мало помалу опять восстановил ту холодность, присущую Тасянь Цзюнь:
- Знаешь, зачем этот достопочтенный вдруг загорелся желанием увидеть тебя?
- ……
Рука потянулась вверх и коснулась прохладной щеки Чу Ваньнина.
- В том сне ты был хорош собой. – равнодушно проговорил Тасянь Цзюнь, - Ты выглядел так достойно, что этот достопочтенный до сих пор не может об этом забыть. Поэтому этот достопочтенный захотел прийти и посмотреть на тебя настоящего.
Чу Ваньнин опустил взгляд.
- Я испугался, что я не ненавижу тебя, а я хочу тебя ненавидеть. – проговорил Мо Жань, - Иначе я….
Он запнулся. Иначе что?
Иначе у меня не было бы возможности потворствовать самому себе, иначе я не знаю, как идти дальше, иначе я не понимаю, как мне продолжать разрушать эту человеческую жизнь.
Мне необходимо ненавидеть тебя, я не могу это изменить, не могу ненавидеть ошибочно.
- Ваньнин, - в итоге он, закрыв глаза , горестно вздохнул, - В этом мире, в конце концов, остались лишь мы с тобой.
В этот момент сердце будто полоснули ножом, Чу Ваньнин уже собирался ответить и вдруг почувствовал, словно возноситься на самый край высокого утеса. Шаг, он оступился и упал. И внезапно очнулся!
Чу Ваньнин резко открыл глаза, перед глазами было абсолютная темнота. Он мог слышать собственное сердце, стучавшее как барабан. Выступил холодный пот. Из мрака смотрело холодное лицо Тасянь Цзюнь, оно, казалось было перед ним.
Он задрожал, ему не хватало воздуха, от нахлынувших воспоминаний предыдущей жизни, волосы поднялись. Съежившись, он дрожал и, как назло, эти воспоминания все было не остановить, они все еще яростно продолжали накатываться на него, убивая.
Кадык дергался. Он…где?
Где он…
Почему ничего не видно? Почему перед глазами все темно?
Сознание путалось, прошло очень много времени, пока Чу Ваньнин наконец вспомнил о происшествии на горе Лунсюэ.
Он медленно приходил в себя и бормотал:
- Мо Жань…
В этот же момент щеки вдруг коснулась нежная мягкая ладонь.
Рука взяла его за подбородок и большой палец медленно обвел его губы. Чу Ваньнин услышал, как кто-то, явно прибегнув к технике изменения голоса, мягко рассмеялся возле него.
- Я долго ждал, пока ты наконец проснешься.
Оба как раз болтали о чем-то увлекательном, и у обоих были беззаботные, жизнерадостные улыбающиеся лица. Сюэ Мэн даже водрузил на волосы Ши Мэй гроздь цветов с желто-белыми лепестками. Ши Мей, сбитый с толку, снял, откинул ее и тут же залился смехом.
- А, Учитель?
Было слишком поздно отступить в сторону, Сюэ Мэн, обернувшись в лучах заката краем глаза уже заметил его. Вначале он замер, а затем радостно проговорил:
- Так редко можно увидеть Учителя в такой поздний час. – говоря это, он подошел и поприветствовал его.
Ши Мей за ним, так же улыбаясь, подошел и ласково и вежливо проговорил:
- Все ли благополучно, Учитель?
У Чу Ваньнина в ту же секунду вылетели из головы все слова, он хотел непринужденно ответить, но не успел открыть рот, как его глаза покраснели. К счастью, был уже глубокий вечер и было достаточно темно, чтобы скрыть его.
Сюэ Мэн был любопытен как котенок, он спросил:
- А куда Учитель хочет пойти?
- Иду за….- произнес он, голос был таким ужасно хриплым, что он тут же поспешил закрыть рот. Он откашлялся и придя в себя через какое-то время закончил, - Просто прогуляться.
Чуть позже, он не удержавшись, спросил:
- А вы?
- А мы с Ши Мэй как раз возвращаемся из поселка Учан, накупили там много вкусной еды. - упомянув это, Сюэ Мэн выглядел очень радостным, - Сегодня там ярмарка при храме, очень оживленно.
В прежние времена, если бы это был тот Чу Ваньнин, на этом разговор бы и окончился.
Чу Ваньнину тогда было бы не очень интересно разбираться в том, почему так оживлены эти юноши, что за еду они купили и что их так развеселило.
В то время он был холоден и как будто всех держал на расстоянии. Он не любил заглядывать по пустякам в чужие личные дела.
Однако сейчас Чу Ваньнин чувствовал, что каждое слово, что Сюэ Мэн, что Ши Мэй, их вид, вплоть до того, что каждое их выражение в глазах, капля света или тени, все это невероятно ценно.
Он хотел снова посмотреть им в глаза, снова услушать их.
Сейчас это было тем, чего он никогда больше не сможет получить в своем мире.
Поэтому он спросил:
- И что вы купили?
- Учитель хочет посмотреть? – Сюэ Мэн с восторгом тут же перевернул свой мешочек цянь-кунь, все показывая, - Пастила, печенье из кедровых орешков, глазированный османтус…
Он болтал без умолку, перечисляя и вдруг, взяв пригоршню глазированного османтуса, протянул ее Чу Ваньнину.
- Много купил, это все Учителю.
Ши Мэй рядом тоже копался в своем мешке, однако он, похоже не накупил столько разнообразных вещей и снова и снова прерывая мешок не мог найти ничего, заслуживающего внимания. Его уши немного покраснели.
- ….
- Не надо мне столько давать. – сказал Чу Ваньнин и выбрав две три конфеты, остальное вернул Сюэ Мэну. В лунном свете его глаза были почти влажными и ласковыми.
- Уже достаточно.
Он знал, что врата жизни и смерти, времени и пространства могут закрыться в любой момент, а он уже применил силу Цзюгэ и открыть их снова будет очень нелегко. Более того, если он уйдет на всю ночь, то может опоздать до того момента, как Тасянь Цзюнь обнаружит это.
Поэтому, подавив свое волнение, он взял себя в руки и спросил:
- А Мо Жань? Он не вместе с вами?
Оба обменялись растерянными взглядами и Сюэ Мэн ответил:
- С полудня, с обеда мы с ним не виделись.
Ши Мэй тоже проговорил:
- Он не часто бывал с нами в последнее время, наверное, занят какими-то своими делами.
Чу Ваньнин пошел к домикам учеников, однако в комнате никого не было. Он пошел искать на ярмарку и тоже не нашел его. Видя, что время истекает, он все больше и больше волновался.
Нахмурившись, он долго думал, и вдруг кое-что вспомнил.
В конце концов он вспомнил.
Неужели Мо Жань и правда пошел…
Он не хотел додумывать дальше. Словно прятался от этой мысли, как от языков пламени. Ему было не приятно. Выражение его лица медленно потемнело, руки сжались в кулаки.
………
Он вспомнил, что в начале, когда Мо Жань только свернул на неправильный путь, он постоянно посещал одно место.
Чуть более получаса спустя Чу Ваньнин стоял перед резным, покрытым красным лаком деревянным домом, над которым висела красная горизонтальная доска с крупно написанными словами «Встречи господ с персиками бессмертия богини Сиваньму».*
*仙桃会君- Сяньтао хуэй цзюнь. Легенда гласит, что где-то в священных горах Куньлунь, в сказочных садах богини запада Сиваньму, растет персик бессмертия. Он приносит плоды бессмертия только один раз в 3000 лет, и тогда Богиня приглашает 8 бессмертных в свой сад на праздник. Но однажды, когда праздник был в разгаре, появился Царь Обезьян, съел все персики и сам стал бессмертным
Это было здание знаменитого в окрестностях театра* «Персиков бессмертия богини Сиванму» . В это время уже была глубокая ночь, однако великолепное цветение цветочного дома* только начиналось. Слева и справа стекался поток клиентов, по большей части это были грузные мужчины да напудренные, нарумяненные юнцы. Чу Ваньнин с его холодной физиономией, прямой спиной, стоя в этом потоке людей выглядел совершенно неуместно.
* 梨园 грушевый сад – это была знаменитая театральная труппа основанная императором в эпоху Тан, позже стало распространенным словом для обозначения театра.
*цветочный дом –и театр и гостиница и бордель, все вместе
- Гость, милости просим.
- Проходите, посмотрите, сегодня выступает известная артистка из Сянтань по имени Дан, ее пение не уступает Сюнь Фэнжо* в лучшие годы, а в танце не уступит Дуань Ихань*. Восемьдесят монет, восемьдесят монет за место в первом ряду…
*Сюнь(Сун) – фамилия, возможно корейская Фенжо – нежный ветерок, Дуань(Тан) - может обозначать фамилию тоже корейскую либо часть, отрезок, Ихань – скромное оперение (птицы), зимняя одежда. Запомните имена
Стоя в воротах во все горло, кричал маленький зазывала. Рядом стоял некий добропорядочный господин, обмахивавшийся веером. Проходящий мимо представитель золотой молодежи насмешливо хмыкнул:
- В самом деле, надо же так нахально врать, что это за Дан, как она смеет соперничать с двумя музыкальными гениями прошлого, Дуань и Сюнь.
- Вот именно, восемьдесят монет за представление, как не стыдно использовать славу Сюнь Фэнжо. Да за одно выступление только Сюнь Фэнжо и восемьсот золотых не хватит.
- Этот убогий театришко снова выманивает обманом деньги! – загоготал мимо проходящий караульный, почесывая подмышку.
Чу Ваньнин ничего не понимал, у него разболелась голова от того, что он слышал. Он попросту раздвинул занавесь и прошел внутрь. Там внутри стоял точно такой же шум и гам под высоко подвешенными шелковыми фонарями. Кто-то слушал представление, кто-то напивался, кто-то намазанный румянами и белилами, погружался в ласки обольстительной красоты.
Актеришка пел заключительную арию высоким голосом*, это был проститут с белоснежной кожей, разжигавшей похоть.
*金声 – это название тембра голоса, но что это -контртенор, тенор, бас, я не знаю
На сцене пьяная наложница* в горах парчи и цветов. Движения этого актеришки были плавными и скорбными, зрители внизу поддерживали его нескончаемыми растроганными всхлипами и ахами.
* 贵妃正醉了酒 (Пьяная наложница или Павильон ста цветов) - представляет собой моноспектакль, основанный на истории Ян Гуйфэй (одна из четырех красавиц Китая), историческая фигура династии Тан.
- Отлично!... Да!
- Еще один куплет!!
Чу Ваньнин, страдая от ударившего в нос резкого запаха косметики, ароматной пудры, копоти, нахмурился, его лицо помрачнело. Он оглянулся вокруг и не увидел и следа того юноши.
«Неужели я опять ошибся и это не то место?» - подумал он.
В это время очень занятая содержательница публичного дома наконец заметила его и подобно сверкающей, прелестной разноцветной бабочке проворно подлетела. Растянув намазанные ярко алой помадой губы, она, улыбаясь, принялась завлекать:
- Ах, господин, прошу пожаловать, послушайте оперу, садитесь на лучшее место, навестите внутренние покои в поисках удовольствия.
Чу Ваньнин взглянул на нее:
- Я ищу человека.
- Ищите… - сводня застыла, ее улыбка сползла с лица, глаза тут же похолодели втрое, - Ищите, если угодно.
Чу Ваньнин со вздохом отцепил от пояса подвеску, конечно, из лучшего нефрита, подаренную ему Тасянь Цзюнь, теплый нефрит*. Протянув подвеску ей, он повторил:
- Я ищу человека.
*触手生温- теплый нефрит это собственно нефрит и есть, раньше его не разделяли с жадеитом, который тоже называли нефритом. Но, считалось, что есть теплый – сам нефрит, и холодный- сейчас это жадеит.
Сводня приняла ее, рассматривая так и сяк. Переливающиеся яркие блики отражались искрами в ее глазах.
Она, легко откашлявшись, припрятала подвеску и снова расплылась в улыбке еще шире и довольнее, чем прежде:
- О ком господин желает расспросить?
- Это молодой человек, на вид лет пятнадцати – шестнадцати, - ответил Чу Ваньнин, - по фамилии Мо.
На третьем этаже малинового павильона были узорчатые шелковые ковры и изящная резьба. Неудивительно, что столько людей хотели здесь напиваться всю ночь напролёт. Нужно было за это лишь выложить немало денег и актеры, красавцы и красавицы тут же создадут сладкий сон, подобно маковым цветам, многих выдающиеся мужчин тут превращая в остов. Если так можно скоротать ночь, в нежности и ласках, кто захочет опять столкнуться со страданиями человеческой жизни, болью реальности?
- Эта комната, - содержательница публичного дома показала окрашенным кардамоном узким и длинным пальцем. Вверху на дверях было вырезано «Жун Цзю», два слова на деревянной перевернутом указателе.
Она подняла глаза, смекнув, задумчиво смерила взглядом Чу Ваньнина и рассудительно сказала:
- Не спешите господин, подождите, я позову Жун-эр чтобы он вышел, а затем, прошу господин входите и побеседуйте с вашим другом.
- ………..
Даже сводня и то смогла увидеть, какое значение он имеет для него.
Чу Ваньнин прикрыв глаза ответил:
- Простите за беспокойство.
Затем она вошла. Внутри раздались голоса, говорили отрывисто и неразборчиво.
Чуть позже она вышла. За ней следом парень проститут. Чу Ваньнин мельком взглянул на него. Щеки этого проститута, по имени Жун Цзю раскраснелись от вина, его лицо в профиль показалось ему знакомым. Так он был очень похож на одного человека. Жун Цзю тихонько поприветствовал его и, следуя за сводней, ушел, Чу Ваньнин толкнул дверь и вошел внутрь. В глаза бросалось обилие алого и пурпурного цветов, у смотрящего на это человека кружилась голова. В комнате не курились благовония, но она была наполнена запахом алкоголя. Мо Жань, подперев щеку, лежал на боку на плетеной кровати, вертя в длинных пальцах маленький глиняный кувшин, перевязанный веревочками с красной бахромой. Эта кровать была тоже красная и вся в беспорядке. Лучше было не думать слишком много о том, что на ней сейчас происходило.
Он подошел, как обычно белоснежно чистый и холодный, и остановился перед этой сценой, совершенно чужой в этой похотливой, непристойной обстановке.*
* 春情 -весенний пейзаж (обстановка скорее похоти, эротики, чем любви)
- Воу… Учитель пришел?
- ….
- Садись, пей -ешь. Чашку вина? Лихуабай, хорошее вино. Наверняка еще не пробовал.
- Ты пьян, - ответил Чу Ваньнин.
Увидев, что этот мужчина в белом подходит к кровати, Мо Жань расплылся в улыбке. Он действительно был пьян и внезапно вытянув руку, он нагло подтащил к себе Чу Ваньнина за пояс.
- Пьяный это ж хорошо, если пьян, то не боишься ни неба, ни земли. Ну-ка, давай, ночь бесконечна и темна, лучше уж развлечься.
Чу Ваньнин не проронил больше ни слова, только лишь выдернул юного Мо Жань из этого моря желаний, словно плывущего по этому алому, полному красоты ложу, он поднял его на ноги. На руке вздулись вены. Он был уважаемым наставником, человеком безупречного поведения и в этот момент он оставался строгим и серьезным, только лишь кончики пальцев его дрожали, выдавая то, что было на душе.
Закрыв глаза, он прошептал:
- Мо Жань.
Пьяный юноша пробормотал «Я», по-прежнему ничего не понимая, вплоть до того, что он легкомысленно рассмеялся.
- Я опоздал. – хрипло добавил Чу Ваньнин.
Он, держась за лоб, легко пошевелил пальцем и в миг его пронзила боль…
И из этой боли словно разрывающей плоть возникло непревзойденное божественное оружие. Яблоневые цветы, поднялся закрученный хвост, искрящиеся семь струн. Гуцинь из шэньму, священного дерева.
Стиснув зубы Чу Ваньнин перенаправил могучие духовные силы божественного оружия в свое тело. Такая духовная энергия против Тасянь Цзюнь было ничем, но ее было достаточно для того, чтобы Чу Ваньнин мог воспользоваться некоторыми заклинаниями.
Он плотно прижал свой лоб ко лбу Мо Жань и закрыл глаза.
И тут он ощутил…. В теле Мо Жань действительно чувствовалось присутствие цветка Бакучанхэнь, как будто перед глазами стоял черный махровый цветок, который пустил корни прямо в сердце. Корни по кровеносным сосудам уходили далеко вглубь.
Именно это и был цветок вечных сожалений.
Это – настоящий источник злодеяний.
Чу Ваньнин глубоко вздохнул и, согласно древним записям, прочитал про себя тайное заклинание, а затем четко выговаривая слова почти изо вех сил громко прокричал:
- Разрыв души!
Чу Ваньнин распахнул глаза, из глубины зрачков внезапно всплыл холодный свет.
Цветок Бакучанхэнь могла сдержать только сила душ, и он, как было сказано в книгах, насильно оторвал часть своей души и передал сквозь лоб ему, телу Мо Жань.
Вокруг понялся вихрь, Цзюге зазвучал как феникс.
Огромная божественная сила ярко пылала.
Мо Жань… Мо Жань…
Прежде, отец-наставник не позаботился о тебе как следует.
Теперь я помогу тебе.
Я спасу тебя.
Разорванная душа тонкой белой нитью непрерывно струилась.
Мо Жань был без сознания, Чу Ваньнин же испытывал сильную боль.
Лбы постоянно соприкасались.
Я спасу тебя…
В конце нить света исчезла и два человека разделились. Руки Чу Ваньнина ослабли и Мо Жань тяжело рухнул обратно на кровать между одеялами и подушками.
Цзюгэ тоже исчез, он вернулся обратно в плоть Чу Ваньнина. Так резко утратив половину земной души, ему было трудно поддерживать стабильность божественного оружия.
Чу Ваньнин опустился на край кровати и медленно закрыл глаза, его лицо было ужасающе бледным, даже губы совсем потеряли цвет. Однако, на сердце ему было легко, правда легко.
Он наконец то сделал на пути к изменению судьбы первый шаг.
Используя силы своей души, он помешает еще не так глубоко укоренившемуся цветку Бакучанхэнь, он не позволит Мо Жань снова утратить свою первоначальную душу.
Время вспомнить о возвращении. Наконец он защитил его.
Чу Ваньнин не мог долго оставаться, первое, что он собирался сделать – остановить поглощение Мо Жань цветком Бакучанхэнь, он уже сделал. Теперь пора приниматься за второе дело.
Он не знал, кто такой закулисный злодей, какие у него способности и какой следующий шаг, пусть тот человек еще не смог разорвать время и пространство, однако осторожность не помешает.
… он хотел убедиться, что если катастрофа опять случиться, он сможет восстановить самому себе воспоминания о прошлой жизни и своевременно ей противостоять.
Поэтому это было вторым делом, и чтобы его закончить, ему нужно найти самого себя.
В павильоне Алого лотоса все имеющиеся охранные заговоры на него не действовали, он очень быстро и легко оказался у дома. Он стоял у неплотно закрытого окна и смотрел как в комнате уже крепко спит сидя за столом «тот» человек.
Ночной страж недоделан, он был наполовину покрыт лаком.
…. Как было бы хорошо, если люди страдали бы только лишь от этих призраков и мелких демонов.
Чу Ваньнин управляя этой половиной уже разорванной земной души, переправил ее в самого себя в этом мире.
Изначально это была его душа, поэтому, заснувший человек не почувствовал ни малейшего дискомфорта. Он смотрел как нить белого, чистого сияния проплывает к «нему» же самому, обволакивая вокруг мягким сиянием. Медленно сияние угасло, легкий ветерок сдул на пол листы с чертежами из под руки того Чу Ваньнина.
- Если снова случиться большое бедствие, вы не должны быть с Мо Жань врагами. – опершись на подоконник он поднялся и тихо сказал человеку в комнате, - Теперь мое духовное ядро раздроблено, душа разделена. Я только и могу сделать этот шаг, я не в силах изменить то, что случилось в моем мире, но ты еще можешь.
Человек в комнате не проснулся.
- Я разделил самую слабую из трех, земную душу напополам, одну половину отдал тебе, другую Мо Жань. Если ваша жизнь пройдет благополучно, эти две половины души не окажут на вас большого влияния. Вот только если цветок Бакучанхэнь продолжит внедряться или в этом мире начнутся беспорядки, для этого я принял меры чтобы эти две половинки души снова могли объединиться.
Если его расчет был верным, то в момент объединения души, цветок Бакучанхэнь из Мо Жань будет выдернут и уничтожен. А он сам, когда две половинки души соединяться, восстановит воспоминания предыдущей жизни.
- Не вини меня в будущем за то, что поделился этими вещами. Если бы было можно, я тоже хотел бы, чтобы тебе не пришлось еще раз это вспоминать, но вот только…
Он не договорил, лишь тихо вздохнул.
Он пошел заканчивать с третьим делом.
Эта третья вещь должна была стать последней преградой. Он отправился разыскивать Хуайцзуй, чтобы передать ему заранее приготовленную курительницу.
К этой курительнице он применил заклинание объединения душ. Такого рода секретная техника может извлечь одно из самых глубоких воспоминаний из его подсознания, чтобы побудить две половинки его разорванной души снова слиться воедино.
Чу Ваньнин сам не знал, какое воспоминание так глубоко похоронено в его подсознании. Он полагал, что их слишком много. Пожалуй, это могло быть тогда, когда они разорвав отношения учителя и ученика, вступили в бой друг против друга. Или, тогда, когда он, потерпел поражение и попав к Мо Жань тот сделал так, чтобы он по капле истекал кровью. Или, возможно те случаи, когда люди окружавшие Мо Жань унижали его, причиняли страдания. Их слишком много. Человек к этому времени вряд ли даже сам себя сможет оценить трезво.
Он очень настойчиво велел Хуайцзуй сохранить курительницу в пещере на горе Лунсюэ. Если он заметит, что в мире происходит что-то странное, он должен будет привести сюда вместе, его самого и Мо Жань.
После того, как все было сделано, пришло время Чу Ваньнина. Время и пространство имели способность самовосстанавливаться, и если разрыв плохо сойдется, то через щель в конце концов могут объединиться оба мира.
Он действительно мечтал остаться тут, остаться в совершенно чистом, где еще ничего не произошло, в спокойном и безмятежном мире.
Но Чу Ваньнин знал, что ему здесь не место, что он не может ради собственного эгоистичного желания, ради вожделенного тепла, отступить от принципов первой запретной техники.
И он ушел.
Оставив сладкие сны о реках и горах далеко за спиной, не оглянувшись.
- Уважаемый наставник Чу.
Вернувшись в свой мир , Чу Ваньнин только неторопливо выходил из-за заднего склона горы, пряча следы духовной силы, как тут же увидел, как по дорожке из голубого камня чиновника с сообщением. Это был тот кто обслуживал вторую наложницу Мо Жань, старый слуга господин Лю.
- Уважаемый наставник, где вы были? Его величество велел вас найти.
- Где он? – спросил Чу Ваньнин.
- Он в павильоне Алого лотоса.
Когда н нашел его, Мо Жань как раз закрыв глза сидел на подставке для цветов под глицинией. Почувствовав, что толкнули дверь и вошли, он только тогда медленно поднял голову. Он поманил Чу Ваньнина рукой.
- Подойди.
Чу Ваньнин поджал губы, выражение его лица было равнодушным, как обычно:
- Тебе не пришлось по вкусу пение? Так рано разошлись.
- Не важно понравилось, не понравилось, - сказал Мо Жань, - Кажется, что уже слышал, это всего лишь несколько мелодий. Надоело.
Он расправил рукава и притянул Чу Ваньнина в свои объятья. Мо Жань не собирался расспрашивать, где он был. В конце концов Чу Ваньнин никогда не был кротким и послушным если бы он, наоборот, оставался все время в павильоне, вот это было бы странным.
Он силой вынудил Чу Ваньнина сесть к себе на колени, поцеловал его в щеку и после этого положил голову ему на плечо ближе к шее.
- Достопочтенный только что видел сон.
- Хм?
- …во сне ты сам учил меня писать.
Чу Ваньнин замер. Сердце пропустило удар. Однако сейчас Тасянь Цзюнь предавался своим воспоминаниям, на самом деле он правда был глубоко в них погружен и поэтому не мог почувствовать его странности. Он все говорил и говорил и тон его речи был простой, однако при этом он сам не замечал за этой простотой печали и тоски.
- Один иероглиф я не мог правильно написать четыре или пять раз, а ты очень сердился, но не бросил меня. – говорил Мо Жань, - А потом ты взял мою руку, а за окном кружились лепестки, и я увидел….
Он был настолько сильно увлечен этим сном, что даже не назвал себя этот достопочтенный.
Мо Жань помолчал. Он выглядел в эту минуту на удивление юным, совсем неопытным.
- И я увидел, что на бумаге написано «читая это письмо, считай, что видишь меня лично, мое счастливое лицо».
Упомянув это, он вдруг растянул губы в улыбке. Трудно было сказать, это улыбающееся лицо было радостным или злым.
- Такие вещи только что во сне и можно увидеть.
Он поднял голову и встретившись с полными переживаниями глазами Чу Ваньнина, мало помалу опять восстановил ту холодность, присущую Тасянь Цзюнь:
- Знаешь, зачем этот достопочтенный вдруг загорелся желанием увидеть тебя?
- ……
Рука потянулась вверх и коснулась прохладной щеки Чу Ваньнина.
- В том сне ты был хорош собой. – равнодушно проговорил Тасянь Цзюнь, - Ты выглядел так достойно, что этот достопочтенный до сих пор не может об этом забыть. Поэтому этот достопочтенный захотел прийти и посмотреть на тебя настоящего.
Чу Ваньнин опустил взгляд.
- Я испугался, что я не ненавижу тебя, а я хочу тебя ненавидеть. – проговорил Мо Жань, - Иначе я….
Он запнулся. Иначе что?
Иначе у меня не было бы возможности потворствовать самому себе, иначе я не знаю, как идти дальше, иначе я не понимаю, как мне продолжать разрушать эту человеческую жизнь.
Мне необходимо ненавидеть тебя, я не могу это изменить, не могу ненавидеть ошибочно.
- Ваньнин, - в итоге он, закрыв глаза , горестно вздохнул, - В этом мире, в конце концов, остались лишь мы с тобой.
В этот момент сердце будто полоснули ножом, Чу Ваньнин уже собирался ответить и вдруг почувствовал, словно возноситься на самый край высокого утеса. Шаг, он оступился и упал. И внезапно очнулся!
Чу Ваньнин резко открыл глаза, перед глазами было абсолютная темнота. Он мог слышать собственное сердце, стучавшее как барабан. Выступил холодный пот. Из мрака смотрело холодное лицо Тасянь Цзюнь, оно, казалось было перед ним.
Он задрожал, ему не хватало воздуха, от нахлынувших воспоминаний предыдущей жизни, волосы поднялись. Съежившись, он дрожал и, как назло, эти воспоминания все было не остановить, они все еще яростно продолжали накатываться на него, убивая.
Кадык дергался. Он…где?
Где он…
Почему ничего не видно? Почему перед глазами все темно?
Сознание путалось, прошло очень много времени, пока Чу Ваньнин наконец вспомнил о происшествии на горе Лунсюэ.
Он медленно приходил в себя и бормотал:
- Мо Жань…
В этот же момент щеки вдруг коснулась нежная мягкая ладонь.
Рука взяла его за подбородок и большой палец медленно обвел его губы. Чу Ваньнин услышал, как кто-то, явно прибегнув к технике изменения голоса, мягко рассмеялся возле него.
- Я долго ждал, пока ты наконец проснешься.