Lapsa1
читать дальше
Картина в свитке воспоминания опять осветилась. Звук дождевых капель ранним утром. Хуайцзуй сидел в зале для погружения в созерцание, перебирая звездно лунные бусины Бодхи*он читал сутры. Вдруг от дверного проёма возникло яркое пятно. Не повернув головы, Хуайцзуй, только лишь ударив по муюй*, со вздохом спросил:
- Очнулся?
*четки из семян ротанга. Сами светлые, покрыты черными точками, что символизирует в буддизме луну и звезды.
* деревянный щелевой барабан в виде рыбы, использующееся в буддийских монастырях для удержания ритма во время церемоний и молитв.
Повернувшись, Мо Жань увидел стоящего в дверях Чу Ваньнина, светлый изящный силуэт которого словно хотел растаять в дневном свете.
- Учитель, зачем вы опять спасли меня?
- Это храм У Бэй, здесь не должно быть крови.
- ……………
- Ты вырвал сердце из груди, чтобы доказать свою правоту, я понял твое желание. Ты самостоятельно спустишься с горы и уйдешь. Отныне, назад не надо возвращаться.
Чу Ваньнин не пошел собирать с собой свои вещи, он смотрел в свете свечей и благовоний, под звуки восхваления Будды на такую знакомую фигуру, сидящую к нему спиной. Спустя долгое время, он проговорил:
- Учитель.
Учитель.
И что еще сказать? На этом попрощаться? Большое спасибо за великую милость?
Повязка на его груди все еще была пропитана кровью, нож был извлечен, но сердце все еще терзала боль.
Почти пятнадцать лет полного доверия в обмен на одну фразу Хуайцзуй «я хочу твое духовное ядро». Все пятнадцать лет, до последнего, он все это время считал Хуайцзуй самым гуманным, добрым, совершенным, человеком, который печалился о растениях и жалел насекомых. Он правда все это время думал, что во всем мире, как и за крепостной стеной Линьань, в пределах даосской границы культивирования, благоденствие, спокойствие и безмятежность.
Однако все было подделкой, Хуайцзуй обманывал его.
Это и правда по сравнению с расколотым ядром духа, было еще больнее в десять тысяч раз, огромная катастрофа.
Чу Ваньнин закрыл глаза, и, наконец, сказал:
- Тогда прощайте ...... гуру.
Всю свою нежность, доверие, наивность и чистоту, все это он оставил в этом величественном храме. Все те вещи, что когда-то дал ему Хуайцзуй, а потом, с треснувшим духовным ядром и хлынувшей кровью, отобрал.
Он повернулся и пошел прочь.
- Я знаю, что он возненавидел меня, пусть бы я даже спустился с ним тогда с горы. В своей душе эту пропасть он никогда не сможет преодолеть. Я отпустил его. – шепотом добавил Хуайцзуй, - И с тех пор в его душе я навсегда остался бесчеловечным и беспринципным, эгоистичным и бездушным человеком. Он не хотел больше признавать меня, и у меня тоже хватало совести не называться его учителем и не претендовать на это.
- В то время, в тот год, ему только исполнялось пятнадцать. Пятнадцать лет нестись по волнам судьбы, четырех времен года, чувства и переживания, радости и печали, в тот день ушли и никогда больше не вернуться.
*ряска как судьба – в смысле ряска не имеет корней, что то непостоянное
Хуайцзуй подметал крыльцо двора, листва из темно зеленой высохла до желтизны, и, наконец, на ветвях не осталось и следа жизни. Минул еще год, поздней зимой все засыпал снег.
Бонза, завернувшись в толстый плащ*, стоя под навесом, прищурившись смотрел на снежный покров.
*Сэнпао – зимняя одежда буддийских монахов
Его лицо выглядело еще молодо, но взгляд был потухший, как у дряхлого старика. Ему, как и всем старые люди, нравилось бездумно застыв, смотреть в одну точку, просто безучастно немного посидеть и тогда сразу невольно его затягивало в неглубокий сон.
- Я уже очень стар. Мне двести лет. Воспоминания о молодости, о событиях, постепенно стираются из моей памяти, однако, тем не менее, я все больше и больше , все яснее помню те годы, когда Чу Ваньнин был рядом со мной. В это время я думаю, родители, которые тоскуют по своим детям, они чувствуют то же, да или нет…. Однако, разве можно назвать меня родителем? Я всего лишь трусливый палач.
- Иньская энергия в моем теле становилась все слабее, - продолжал Хуайцзуй. – В этой жизни я уже не могу надеяться на то, чтобы искупить свою вину. Я не хотел снова идти куда-то, целыми днями напролет я затворялся в храме У Бэй и не выходил. Лишь в то время, когда расцветала яблоня, я срывал самые красивые ветви и относил в подземный мир, чтобы, как обычно, передать Чу Сюнь.
- Я никогда не был человеком широкой души, поэтому, я мог делать только совсем немного, если сразу навалиться много дел, то сталкиваясь с выбором, я не знаю, правильно ли я поступаю или нет. Я думал вот так и протянуть остаток жизни. Пока в мой двор однажды не пришел один человек.
Стояла глубокая ночь, рывком распахнутая дверь отозвалась гулким эхом.
Хуайцзуй поднялся к раскрытой двери и застыл в изумлении.
- ….это ты?!
Мо Жань последовал за ним и тоже увидел лицо «того» человека.
Это был Чу Ваньнин.
Чу Ваньнин выглядел очень встревоженным, на лице застыло странное выражение. А еще страннее была его одежда, в такой сильный мороз он был одет во всего лишь тонкое летнее одеяние без подкладки.
Сперва Мо Жань подумал, что по своему обыкновению он отдал свой верхний плащ какому-то замерзающему бродяге. Однако потом, он понял, что это не так, одежда и венец на Чу Ваньнине были надеты как полагается, все было в порядке*. Когда он, с разрешения Хуайцзуй прошел в комнату, вид у него был, как у загнанного дикого зверя. Не сказав и двух слов, он тут же протянул в руки Хуайцзуй обычную заговоренную курительницу для благовоний.
* в смысле по летним правилам.
У Хуайцзуй язык прилип к небу, в конце концов он смог лишь выдавить из себя одну фразу:
- Ты… что случилось?
- Мои магические силы не смогут поддерживать это слишком долго, я не могу все подробно объяснить, гуру. – речь Чу Ваньнина была очень быстрой, - Эта простая курительница очень важна, я правда не знаю, кому еще могу ее отдать. В этом мире мне слишком много что неизвестно. Я не знаю, «он» уже изменился и не знаю, кто смог уцелеть, и способен как следует оберегать этот секрет. Поэтому, я только и мог, что прийти к вам, простите за беспокойство.
- …что ты такое говоришь? Ты что, заболел?
Хуайцзуй не понял, что не так, однако у стоящего рядом Мо Жань в голове будто взорвалось и перед глазами потемнело! Он вдруг осознал, что такого странного было в этом «Чу Ваньнине».
Проколотое ухо!!
У этого Чу Ваньнина в левом ухе была дырка, в которую вставлена мелкая, багряно красная серьга, словно капля киновари.
Всего лишь одна, почти незаметная мелочь, однако Мо Жань застыл, словно пораженный молнией, он разом лишился дара речи.
Это вообще не этот Чу Ваньнин … вернее, это Чу Ваньнин не из этого мира!!
Он… он возник из предыдущей жизни. Прибыл из той эпохи, Владыки, наступающего на бессмертных. А иначе, он никак не мог обладать этим клеймом. Мо Жань отлично помнил эту серьгу, потому что она была сделана из его собственной, закаленной духом, крови, к которой прикреплен любовный заговор. Она заставляла Чу Ваньнина быть более чувствительным к его прикосновениям во время секса.
Невозможно ошибиться!!
Вплоть до того, что он мог ясно вспомнить с какими переполнявшими его пошлыми мыслями, была создана эта серьга. А потом, когда, занимаясь сексом с ним, Чу Ваньнин расслабился, он стал неистово и жарко лизать, посасывать мочку его левого уха. С одной стороны он чувствовал переживаемый оргазм человека под собой, с другой, пока Чу Ваньнин выгибаясь, дрожал от оргазма, он без лишних разговоров молча воткнул иглу в мочку его уха.
Чу Ваньнин глухо застонал, нахмурив брови он вцепился в простыни на кровати, но он никак не мог сбросить лежащего на нем сверху человека.
- Больно?
Он слизнул с мочки немного крови. Его глаза сияли.
- Это боль или возбуждение?
Пронзая иглой мочку уха, прокалывая мягкую плоть, как если бы это было еще один акт подчинения, завоевания этого человека. Когда посторонний предмет втыкается в плоть, это всегда больно, все равно прокол это или вторжение внутрь.
Увидев, как Чу Ваньнин всхлипывает и дрожит от боли, Мо Жань тут же почувствовал, как в нем снова разгорается жаркое возбуждение. Он погладил подбородок Чу Ваньнина, с силой приблизив его к себе, жарко, влажно и грязно поцеловал, а затем, тяжело дыша спросил:
- Всего лишь вдеть серьгу и только, от чего ты дрожишь?
Задавая этот бесполезный вопрос, твердой рукой, он с силой надавив, проткнул насквозь иглой ухо, не жалея, жестоко и грубо.
- Смотри, оно пронзило тебя. – он погладил только что вдетую Чу Ваньнину серьгу и хрипло добавил, - Воткнул.
- ….
- Оно теперь в твоей плоти и крови, отныне ты мой.
………. Чу Ваньнин из прошлой жизни пришел в этот мир.
Осознав это, Мо Жань в душе затрепетал, кровь застыла в жилах и в глазах потемнело. Он лишь чувствовал, что весь воздух вышел из легких. Застыв как столб, он смотрел на это все перед собой. Что в конце концов происходит?
Он изо всех сил пытался сосредоточиться, и внимательно слушать диалог между Чу Ваньнином и Хуайцзуй, но потрясение и правда было слишком сильным, он все никак не мог прийти в себя. Он лишь смутно осознавал, что Чу Ваньнин говорил Хуайцзуй, мимо его ушей проносились его слова о «технике времени и пространства, глухой двери», о «запрещенном искусстве, исчезнувшем с лица земли», «невозможно остановить», эти разрозненные фразы.
Он увидел, как Хуайцзуй, бессильно осел на стул, его лицо пожелтело словно воск, глаза запали.
- Как ты докажешь, что все, что ты говоришь- правда?
- …нет доказательств, - в итоге, Мо Жань услышал, как Чу Ваньнин ответил, - Я только могу просить гуру, поверить мне.
- ….этот, это так нелепо. Ты говоришь, что прошел в этот мир через врата жизни и смерти, а в том мире на земле есть этот, называющийся Та… Та..
- Тасянь Цзюнь.
- Некий Тасянь Цзюнь, который разрушил небеса и все уничтожил, почти перевернул с ног на голову все устои мира культивации, а ты узнал его секрет и поэтому, пустив в ход все доступные приему открыл проход через врата жизни и смерти, чтобы прийти в этот мир? Для того, чтобы все изменить?
- Это невозможно изменить, но можно остановить. Если все так и продолжиться, они рано или поздно смогут овладеть техникой заговора «врат жизни и смерти» И когда придет время, как все завершиться, они не остановятся только на том мире. – Чу Ваньнин замолчал, в его глазах отражалось тусклое пламя свечи, - Никто не сможет убежать.
- Это просто бред, - пробурчал Хуайцзуй, - как возможно… это просто… да что за вздор…
Чу Ваньнин время от времени посматривал на водяные часы перед входом за спиной Хуайцзуй. Он уже потратил час, в его глазах постепенно нарастало томительное беспокойство:
- Пусть гуру сейчас не может в это поверить, позже он поймет. Сейчас я прошу всего лишь взять эту курительницу и сохранить в пещере на горе Лунсюэ. На курительницу я наложил очень важное заклинание, пусть оно медленно просачивается внутри пещеры. Гуру ни к чему смотреть на него. Только лишь, во-первых нужно сделать….
Хуайцзуй поднял голову, он смотрел почти как на сумасшедшего, словно видел все это во сне, этого Чу Ваньнина.
- Только лишь, во-первых нужно сделать так, чтобы никто не мог приблизиться к этой пещере. И только когда гуру поверит моим речам, изыщет метод, чтобы «меня» из этого мира и человека, которого зовут Мо Жань, привести вместе на гору Лунсюэ. А уже дальше, заклинание на курительнице уже есть и не о чем больше беспокоиться.
Хуайцзуй слабо шевелил губами, похоже он хотел что-то сказать, но в этот момент снаружи, из окна донесся резкий свист.
Подобный свист был при том, когда Тасянь Цзюнь исчез в прошлый раз, прямо так один в один.
Когда Чу Ваньнин услышал этот звук, его лицо еще больше побледнело. Он почти горячась пристально посмотрел в глаза Хуайцзуй:
- Умоляю тебя. Кроме тебя в этом мире, никто не в состоянии помочь мне. У меня больше нет человека, которому я могу довериться.
Услышав это слово – довериться, Хуайцзуй, пораженный оцепенел.
В его глазах появилось такое доброе выражение, как будто пробилось сквозь муть и грязь житейских невзгод у очень дряхлого, старого человека.
В итоге он принял эту курительницу и слегка кивнул головой.
Свист становился все пронзительнее. Чу Ваньнин, повернувшись назад посмотрел в темноту за окном, а после, сказал Хуайцзуй:
- Я прошу гуру обязательно, как следует защищать вход в пещеру на горе Лунсюэ. А еще, если в этом мире появиться Тасянь Цзюнь, или… кто-то подобный мне, значит возник огромный разлом неба в преисподнюю, обязательно появятся сложности, все измениться… и тогда гуру будет точно уверен, что мои сегодняшние слова — это не обман.
Свист был настолько резким, что почти разрывал барабанные перепонки.
Чу Ваньнин повернулся и побежал в ночную темноту, перед этим посмотрев на Хуайцзуй серьезным и глубоким взглядом. Он собирался попрощаться жестом как ученик к учителю, привычно поднял руки и остановился на полпути. Затем закрыл глаза и объединив, попрощался, совершив глубокий поклон соединив руки.
В то же мгновение Хуайцзуй, с неизвестно откуда взявшимся мужеством вдруг вскочил на ноги и прокричал вслед Чу Ваньнину:
- Ты… ты знаешь какую ошибку я совершил? В том мире, разве я не сделал с тобой того же? ….ты не сможешь снова довериться мне!
Чу Ваньнин, однако покачал головой и его лицо растворилось в темноте.
- Гуру… - его силуэт удалялся все дальше и дальше, - У меня нет времени… умолять тебя, придумай способ..
- Вы можете использовать любые методы, это дело чрезвычайно важное. Прошу вас, обязательно убедите меня выслушать вас, пусть я и он придут на гору Лунсюэ.
И он наконец исчез.
Утонул в темном покрове ночи. Растворился во множестве звезд.
Хуайцзуй погнавшись за ним выскочил во двор, и только лишь увидел, как вдалеке, в непроницаемой темноте ночи мелькнула вспышка. От Чу Ваньнина не осталось и следа, только лишь курительница в его руке, переполненная духовной силой, крепко сжатая в его ладони, доказывала, что все-таки это не было созданной им иллюзией или сном.
Сцена перед Мо Жань резко и сильно заколебалась, и то место, что он сейчас видел обрушилась и рассеялась, словно снежный обвал, повсюду как осколки кирпичей и разбитая черепица.
- Он сказал, что я могу использовать любой способ, однако, какой это мог быть способ? – со вздохом заговорил Хуайцзуй, - Он давно уже больше не доверял мне, так же как и я избегал его. Кроме того, в душе я все-таки сомневался, я не был уверен, в конце концов это могло быть каким-то заговором.
- И только когда небо над Цайде раскололось, а Ваньнин умер, я, после того как оживил его, набрался решимости и написал ему письмо.
- Что написать в этом письме я обдумывал многократно. По причине того, что я не знал, сколь широкими возможностями обладает тот тайный человек, я не решился описать все в подробностях в этом письме. Также у меня и правда, не было другого предлога еще раз навестить его. тем более принудить силой такого могущественного человека, который также занимает важную должность на пике Сышэн, старейшину Юйхена. Я никак не мог заставить его пойти, и в конце концов придумал, что за все эти годы духовное ядро так и не восстановилось полностью, вероятно это очень неудобно. Использовав это как предлог, я попросил его прийти на гору Лунсюэ, повидаться.
- Однако я обманывал его четырнадцать лет. Поэтому несмотря на сколько мои слова были искренними и убедительными, он, в конечном итоге, все же не захотел довериться мне…
…Тихий глубокий вздох, звук, так похожий на разочарование.
- Я все ждал. Также как и почти двадцать лет назад, в то время, когда заточил его на горе, когда каждый день приходил проведать его, так надеялся, что он измениться. Так и сейчас я каждый день ходил на гору Лунсюэ искать его, в надежде, что может вернуться.
- Если бы только он мог дать мне еще один шанс, как это было бы прекрасно.
Старческий голос дряхлого бонзы был похож на сорвавшегося с нитки бумажного змея, он словно плавно парил вдалеке:
- По правде, мои дни уже сочтены, я знаю, что не смогу ждать слишком долго. Поэтому, в итоге я изготовил этот свиток. Над тем, что поместить внутрь него я много раз думал, много раз все менял, добавлял, затем немного снова убирал воспоминаний. Однако, я все же бесхребетная тряпка и этот свиток, на самом деле, я совсем не хотел бы оставаться еще в живых, когда он его увидит…. Я не смогу вынести его горестного взгляда. Когда ему было четырнадцать, я уже достаточно насмотрелся на это выражение в его глазах.
- Потому то, Ваньнин, ….. – он еле слышно вздохнул, словно скинув тяжелую ношу, - к тому времени, как ты придёшь сюда, я… я уже погружусь в паринирвану.
- Такой эгоистичный человек как я, только ради того, чтобы не видеть, как ты ненавидишь меня, только перед самым своим уходом осмелился поведать тебя всю правду. Я передам все это для тебя, ребенку, по имен Мо Жань. Прости, тот год, это было ошибка твоего отца-наставника. Ты правда, живой человек и всегда им был.
Хуайцзуй надолго замолчал. Внезапно, хрипло он произнес последнюю фразу в этом мире.
- Молодой господин Чу, простишь ли ты меня?
… «Молодой господин Чу», не ясно, обращался ли он сто лет после к Чу Ваньнину или все таки за сто лет перед, к Чу Сюнь.
Звук прервался и незаметно поднялся ветер бесчисленные осколки памяти, похожие на белый снег взметнулись, совсем как пух, кружащийся на ветру и скользящий по лицу. Эти двухсотлетние преступления и наказание, четырнадцатилетнее счастье и скорбь, все перемешалось в эту минуту…
Смеющийся малыш:
- Ты отвечай раз, я отвечай раз, что расцветает в воде? Лотос расцветает, расцветает в воде*.
Спорящий юноша:
- Не узнав людскую меру, как измерить себя.
И под конец, закрывая фениксовые глаза:
- Тогда прощайте ...... гуру.
Это все плотно нагромождалось, наслаивалось друг на друга и чередовалось, словно мелькало в калейдоскопе. В конце в ярких лучах перед Мо Жань опять возникла сгорбленная спина Хуайцзуй, нагнувшись низко над столом он ножом наносил последний штрих на священное дерево, шеньму.
В сумерках раздался звон колокола.
- Я назову тебя Чу Ваньнин.
Голос стих. Нахлынула огромная волна и Мо Жань стремительно понесло по этим воспоминаниям, то выталкивая наверх, то затягивая вниз и внезапно его вытолкнуло из свитка воспоминаний. Он оказался на земле перед входом в пещеру на горе Лунсюэ.
Время течет по-разному внутри и снаружи свитка, и в этот момент в этом мире снова стояли сумерки, между небом и землей, соединяя их загоралась вечерняя заря, безмятежный, спокойный закат. Мо Жань лежал, словно перенесся в тот вечер, много лет назад, когда Хуайцзуй капнул кровью на дерево, и в мире появился ребенок по имени Чу Ваньнин.
Он лежал на земле и в нем поднималось волнение.
- Учитель…. Ваньнин…
Он наконец узнал отчего Чу Ваньнин, такой сильный человек, почему он лежал ничком у него в объятьях и плакал. Ему наконец стало все ясно.
Цена познания была слишком велика, словно десять тысяч порезов.
Все потому, что он ошибся?
В предыдущей жизни ошибся Тасянь Цзюнь и Чу Ваньнин обе жизни изо всех сил удерживал его от того, чтобы ввергнуть мир в хаос.
Чу Ваньнин с разбитым духовным ядром.
Спасший его брат-благодетель из храма У Бэй.
Нелюдь… дух божественного дерева….
Каждый пункт словно кирпич, придавливал сверху. Даже одно событие из всего этого заставляло кости и плоть разрываться и истекать кровью, а тем более все эти события вместе.
Мо Жань в этот миг чувствовал, что он лежит на земле словно его тело и кости раздроблены, он не способен что-то сделать.
Все перепуталось.
Он осмотрелся вокруг и увидел сидящего в стороне, безмолвного Чу Ваньнина. В этот же момент его раскаяние собрало кости, жалость наполнила плоть, а страдания кровь. Желание защитить этого человека, пусть он сам измучен и пал духом и внутри сам борется из последних сил, позволило ему выбраться из трясины.
Он медленно поднялся с земли и подошел к Чу Ваньнину.
Чу Ваньнин открыл глаза и посмотрел на него.
Оба не произнесли ни звука.
В конце концов, Мо Жань наклонился и крепко обнял его:
- Учитель - священное дерево, и прекрасно, человек -тоже хорошо. Лишь бы ты исполнил обещание и хотел, чтобы я – он пытался сдерживаться, но все же перехватило дыхание - … я всегда…
Что всегда?
Стоять рядом с ним?
Он не достоен.
Поэтому в конце он чувствуя себя недостойным мучительно выговорил:
- Я всегда буду стоять перед тобой.
Я не могу быть с тобой, я не пара тебе, я так ничтожен и грязен, я бедствие, а ты светлый и чистый.
Я не могу встать рядом с тобой, Ваньнин.
Позволь мне стоять перед тобой и вместо тебя удерживать кровь и кинжалы
До самой смерти.
Картина в свитке воспоминания опять осветилась. Звук дождевых капель ранним утром. Хуайцзуй сидел в зале для погружения в созерцание, перебирая звездно лунные бусины Бодхи*он читал сутры. Вдруг от дверного проёма возникло яркое пятно. Не повернув головы, Хуайцзуй, только лишь ударив по муюй*, со вздохом спросил:
- Очнулся?
*четки из семян ротанга. Сами светлые, покрыты черными точками, что символизирует в буддизме луну и звезды.
* деревянный щелевой барабан в виде рыбы, использующееся в буддийских монастырях для удержания ритма во время церемоний и молитв.
Повернувшись, Мо Жань увидел стоящего в дверях Чу Ваньнина, светлый изящный силуэт которого словно хотел растаять в дневном свете.
- Учитель, зачем вы опять спасли меня?
- Это храм У Бэй, здесь не должно быть крови.
- ……………
- Ты вырвал сердце из груди, чтобы доказать свою правоту, я понял твое желание. Ты самостоятельно спустишься с горы и уйдешь. Отныне, назад не надо возвращаться.
Чу Ваньнин не пошел собирать с собой свои вещи, он смотрел в свете свечей и благовоний, под звуки восхваления Будды на такую знакомую фигуру, сидящую к нему спиной. Спустя долгое время, он проговорил:
- Учитель.
Учитель.
И что еще сказать? На этом попрощаться? Большое спасибо за великую милость?
Повязка на его груди все еще была пропитана кровью, нож был извлечен, но сердце все еще терзала боль.
Почти пятнадцать лет полного доверия в обмен на одну фразу Хуайцзуй «я хочу твое духовное ядро». Все пятнадцать лет, до последнего, он все это время считал Хуайцзуй самым гуманным, добрым, совершенным, человеком, который печалился о растениях и жалел насекомых. Он правда все это время думал, что во всем мире, как и за крепостной стеной Линьань, в пределах даосской границы культивирования, благоденствие, спокойствие и безмятежность.
Однако все было подделкой, Хуайцзуй обманывал его.
Это и правда по сравнению с расколотым ядром духа, было еще больнее в десять тысяч раз, огромная катастрофа.
Чу Ваньнин закрыл глаза, и, наконец, сказал:
- Тогда прощайте ...... гуру.
Всю свою нежность, доверие, наивность и чистоту, все это он оставил в этом величественном храме. Все те вещи, что когда-то дал ему Хуайцзуй, а потом, с треснувшим духовным ядром и хлынувшей кровью, отобрал.
Он повернулся и пошел прочь.
- Я знаю, что он возненавидел меня, пусть бы я даже спустился с ним тогда с горы. В своей душе эту пропасть он никогда не сможет преодолеть. Я отпустил его. – шепотом добавил Хуайцзуй, - И с тех пор в его душе я навсегда остался бесчеловечным и беспринципным, эгоистичным и бездушным человеком. Он не хотел больше признавать меня, и у меня тоже хватало совести не называться его учителем и не претендовать на это.
- В то время, в тот год, ему только исполнялось пятнадцать. Пятнадцать лет нестись по волнам судьбы, четырех времен года, чувства и переживания, радости и печали, в тот день ушли и никогда больше не вернуться.
*ряска как судьба – в смысле ряска не имеет корней, что то непостоянное
Хуайцзуй подметал крыльцо двора, листва из темно зеленой высохла до желтизны, и, наконец, на ветвях не осталось и следа жизни. Минул еще год, поздней зимой все засыпал снег.
Бонза, завернувшись в толстый плащ*, стоя под навесом, прищурившись смотрел на снежный покров.
*Сэнпао – зимняя одежда буддийских монахов
Его лицо выглядело еще молодо, но взгляд был потухший, как у дряхлого старика. Ему, как и всем старые люди, нравилось бездумно застыв, смотреть в одну точку, просто безучастно немного посидеть и тогда сразу невольно его затягивало в неглубокий сон.
- Я уже очень стар. Мне двести лет. Воспоминания о молодости, о событиях, постепенно стираются из моей памяти, однако, тем не менее, я все больше и больше , все яснее помню те годы, когда Чу Ваньнин был рядом со мной. В это время я думаю, родители, которые тоскуют по своим детям, они чувствуют то же, да или нет…. Однако, разве можно назвать меня родителем? Я всего лишь трусливый палач.
- Иньская энергия в моем теле становилась все слабее, - продолжал Хуайцзуй. – В этой жизни я уже не могу надеяться на то, чтобы искупить свою вину. Я не хотел снова идти куда-то, целыми днями напролет я затворялся в храме У Бэй и не выходил. Лишь в то время, когда расцветала яблоня, я срывал самые красивые ветви и относил в подземный мир, чтобы, как обычно, передать Чу Сюнь.
- Я никогда не был человеком широкой души, поэтому, я мог делать только совсем немного, если сразу навалиться много дел, то сталкиваясь с выбором, я не знаю, правильно ли я поступаю или нет. Я думал вот так и протянуть остаток жизни. Пока в мой двор однажды не пришел один человек.
Стояла глубокая ночь, рывком распахнутая дверь отозвалась гулким эхом.
Хуайцзуй поднялся к раскрытой двери и застыл в изумлении.
- ….это ты?!
Мо Жань последовал за ним и тоже увидел лицо «того» человека.
Это был Чу Ваньнин.
Чу Ваньнин выглядел очень встревоженным, на лице застыло странное выражение. А еще страннее была его одежда, в такой сильный мороз он был одет во всего лишь тонкое летнее одеяние без подкладки.
Сперва Мо Жань подумал, что по своему обыкновению он отдал свой верхний плащ какому-то замерзающему бродяге. Однако потом, он понял, что это не так, одежда и венец на Чу Ваньнине были надеты как полагается, все было в порядке*. Когда он, с разрешения Хуайцзуй прошел в комнату, вид у него был, как у загнанного дикого зверя. Не сказав и двух слов, он тут же протянул в руки Хуайцзуй обычную заговоренную курительницу для благовоний.
* в смысле по летним правилам.
У Хуайцзуй язык прилип к небу, в конце концов он смог лишь выдавить из себя одну фразу:
- Ты… что случилось?
- Мои магические силы не смогут поддерживать это слишком долго, я не могу все подробно объяснить, гуру. – речь Чу Ваньнина была очень быстрой, - Эта простая курительница очень важна, я правда не знаю, кому еще могу ее отдать. В этом мире мне слишком много что неизвестно. Я не знаю, «он» уже изменился и не знаю, кто смог уцелеть, и способен как следует оберегать этот секрет. Поэтому, я только и мог, что прийти к вам, простите за беспокойство.
- …что ты такое говоришь? Ты что, заболел?
Хуайцзуй не понял, что не так, однако у стоящего рядом Мо Жань в голове будто взорвалось и перед глазами потемнело! Он вдруг осознал, что такого странного было в этом «Чу Ваньнине».
Проколотое ухо!!
У этого Чу Ваньнина в левом ухе была дырка, в которую вставлена мелкая, багряно красная серьга, словно капля киновари.
Всего лишь одна, почти незаметная мелочь, однако Мо Жань застыл, словно пораженный молнией, он разом лишился дара речи.
Это вообще не этот Чу Ваньнин … вернее, это Чу Ваньнин не из этого мира!!
Он… он возник из предыдущей жизни. Прибыл из той эпохи, Владыки, наступающего на бессмертных. А иначе, он никак не мог обладать этим клеймом. Мо Жань отлично помнил эту серьгу, потому что она была сделана из его собственной, закаленной духом, крови, к которой прикреплен любовный заговор. Она заставляла Чу Ваньнина быть более чувствительным к его прикосновениям во время секса.
Невозможно ошибиться!!
Вплоть до того, что он мог ясно вспомнить с какими переполнявшими его пошлыми мыслями, была создана эта серьга. А потом, когда, занимаясь сексом с ним, Чу Ваньнин расслабился, он стал неистово и жарко лизать, посасывать мочку его левого уха. С одной стороны он чувствовал переживаемый оргазм человека под собой, с другой, пока Чу Ваньнин выгибаясь, дрожал от оргазма, он без лишних разговоров молча воткнул иглу в мочку его уха.
Чу Ваньнин глухо застонал, нахмурив брови он вцепился в простыни на кровати, но он никак не мог сбросить лежащего на нем сверху человека.
- Больно?
Он слизнул с мочки немного крови. Его глаза сияли.
- Это боль или возбуждение?
Пронзая иглой мочку уха, прокалывая мягкую плоть, как если бы это было еще один акт подчинения, завоевания этого человека. Когда посторонний предмет втыкается в плоть, это всегда больно, все равно прокол это или вторжение внутрь.
Увидев, как Чу Ваньнин всхлипывает и дрожит от боли, Мо Жань тут же почувствовал, как в нем снова разгорается жаркое возбуждение. Он погладил подбородок Чу Ваньнина, с силой приблизив его к себе, жарко, влажно и грязно поцеловал, а затем, тяжело дыша спросил:
- Всего лишь вдеть серьгу и только, от чего ты дрожишь?
Задавая этот бесполезный вопрос, твердой рукой, он с силой надавив, проткнул насквозь иглой ухо, не жалея, жестоко и грубо.
- Смотри, оно пронзило тебя. – он погладил только что вдетую Чу Ваньнину серьгу и хрипло добавил, - Воткнул.
- ….
- Оно теперь в твоей плоти и крови, отныне ты мой.
………. Чу Ваньнин из прошлой жизни пришел в этот мир.
Осознав это, Мо Жань в душе затрепетал, кровь застыла в жилах и в глазах потемнело. Он лишь чувствовал, что весь воздух вышел из легких. Застыв как столб, он смотрел на это все перед собой. Что в конце концов происходит?
Он изо всех сил пытался сосредоточиться, и внимательно слушать диалог между Чу Ваньнином и Хуайцзуй, но потрясение и правда было слишком сильным, он все никак не мог прийти в себя. Он лишь смутно осознавал, что Чу Ваньнин говорил Хуайцзуй, мимо его ушей проносились его слова о «технике времени и пространства, глухой двери», о «запрещенном искусстве, исчезнувшем с лица земли», «невозможно остановить», эти разрозненные фразы.
Он увидел, как Хуайцзуй, бессильно осел на стул, его лицо пожелтело словно воск, глаза запали.
- Как ты докажешь, что все, что ты говоришь- правда?
- …нет доказательств, - в итоге, Мо Жань услышал, как Чу Ваньнин ответил, - Я только могу просить гуру, поверить мне.
- ….этот, это так нелепо. Ты говоришь, что прошел в этот мир через врата жизни и смерти, а в том мире на земле есть этот, называющийся Та… Та..
- Тасянь Цзюнь.
- Некий Тасянь Цзюнь, который разрушил небеса и все уничтожил, почти перевернул с ног на голову все устои мира культивации, а ты узнал его секрет и поэтому, пустив в ход все доступные приему открыл проход через врата жизни и смерти, чтобы прийти в этот мир? Для того, чтобы все изменить?
- Это невозможно изменить, но можно остановить. Если все так и продолжиться, они рано или поздно смогут овладеть техникой заговора «врат жизни и смерти» И когда придет время, как все завершиться, они не остановятся только на том мире. – Чу Ваньнин замолчал, в его глазах отражалось тусклое пламя свечи, - Никто не сможет убежать.
- Это просто бред, - пробурчал Хуайцзуй, - как возможно… это просто… да что за вздор…
Чу Ваньнин время от времени посматривал на водяные часы перед входом за спиной Хуайцзуй. Он уже потратил час, в его глазах постепенно нарастало томительное беспокойство:
- Пусть гуру сейчас не может в это поверить, позже он поймет. Сейчас я прошу всего лишь взять эту курительницу и сохранить в пещере на горе Лунсюэ. На курительницу я наложил очень важное заклинание, пусть оно медленно просачивается внутри пещеры. Гуру ни к чему смотреть на него. Только лишь, во-первых нужно сделать….
Хуайцзуй поднял голову, он смотрел почти как на сумасшедшего, словно видел все это во сне, этого Чу Ваньнина.
- Только лишь, во-первых нужно сделать так, чтобы никто не мог приблизиться к этой пещере. И только когда гуру поверит моим речам, изыщет метод, чтобы «меня» из этого мира и человека, которого зовут Мо Жань, привести вместе на гору Лунсюэ. А уже дальше, заклинание на курительнице уже есть и не о чем больше беспокоиться.
Хуайцзуй слабо шевелил губами, похоже он хотел что-то сказать, но в этот момент снаружи, из окна донесся резкий свист.
Подобный свист был при том, когда Тасянь Цзюнь исчез в прошлый раз, прямо так один в один.
Когда Чу Ваньнин услышал этот звук, его лицо еще больше побледнело. Он почти горячась пристально посмотрел в глаза Хуайцзуй:
- Умоляю тебя. Кроме тебя в этом мире, никто не в состоянии помочь мне. У меня больше нет человека, которому я могу довериться.
Услышав это слово – довериться, Хуайцзуй, пораженный оцепенел.
В его глазах появилось такое доброе выражение, как будто пробилось сквозь муть и грязь житейских невзгод у очень дряхлого, старого человека.
В итоге он принял эту курительницу и слегка кивнул головой.
Свист становился все пронзительнее. Чу Ваньнин, повернувшись назад посмотрел в темноту за окном, а после, сказал Хуайцзуй:
- Я прошу гуру обязательно, как следует защищать вход в пещеру на горе Лунсюэ. А еще, если в этом мире появиться Тасянь Цзюнь, или… кто-то подобный мне, значит возник огромный разлом неба в преисподнюю, обязательно появятся сложности, все измениться… и тогда гуру будет точно уверен, что мои сегодняшние слова — это не обман.
Свист был настолько резким, что почти разрывал барабанные перепонки.
Чу Ваньнин повернулся и побежал в ночную темноту, перед этим посмотрев на Хуайцзуй серьезным и глубоким взглядом. Он собирался попрощаться жестом как ученик к учителю, привычно поднял руки и остановился на полпути. Затем закрыл глаза и объединив, попрощался, совершив глубокий поклон соединив руки.
В то же мгновение Хуайцзуй, с неизвестно откуда взявшимся мужеством вдруг вскочил на ноги и прокричал вслед Чу Ваньнину:
- Ты… ты знаешь какую ошибку я совершил? В том мире, разве я не сделал с тобой того же? ….ты не сможешь снова довериться мне!
Чу Ваньнин, однако покачал головой и его лицо растворилось в темноте.
- Гуру… - его силуэт удалялся все дальше и дальше, - У меня нет времени… умолять тебя, придумай способ..
- Вы можете использовать любые методы, это дело чрезвычайно важное. Прошу вас, обязательно убедите меня выслушать вас, пусть я и он придут на гору Лунсюэ.
И он наконец исчез.
Утонул в темном покрове ночи. Растворился во множестве звезд.
Хуайцзуй погнавшись за ним выскочил во двор, и только лишь увидел, как вдалеке, в непроницаемой темноте ночи мелькнула вспышка. От Чу Ваньнина не осталось и следа, только лишь курительница в его руке, переполненная духовной силой, крепко сжатая в его ладони, доказывала, что все-таки это не было созданной им иллюзией или сном.
Сцена перед Мо Жань резко и сильно заколебалась, и то место, что он сейчас видел обрушилась и рассеялась, словно снежный обвал, повсюду как осколки кирпичей и разбитая черепица.
- Он сказал, что я могу использовать любой способ, однако, какой это мог быть способ? – со вздохом заговорил Хуайцзуй, - Он давно уже больше не доверял мне, так же как и я избегал его. Кроме того, в душе я все-таки сомневался, я не был уверен, в конце концов это могло быть каким-то заговором.
- И только когда небо над Цайде раскололось, а Ваньнин умер, я, после того как оживил его, набрался решимости и написал ему письмо.
- Что написать в этом письме я обдумывал многократно. По причине того, что я не знал, сколь широкими возможностями обладает тот тайный человек, я не решился описать все в подробностях в этом письме. Также у меня и правда, не было другого предлога еще раз навестить его. тем более принудить силой такого могущественного человека, который также занимает важную должность на пике Сышэн, старейшину Юйхена. Я никак не мог заставить его пойти, и в конце концов придумал, что за все эти годы духовное ядро так и не восстановилось полностью, вероятно это очень неудобно. Использовав это как предлог, я попросил его прийти на гору Лунсюэ, повидаться.
- Однако я обманывал его четырнадцать лет. Поэтому несмотря на сколько мои слова были искренними и убедительными, он, в конечном итоге, все же не захотел довериться мне…
…Тихий глубокий вздох, звук, так похожий на разочарование.
- Я все ждал. Также как и почти двадцать лет назад, в то время, когда заточил его на горе, когда каждый день приходил проведать его, так надеялся, что он измениться. Так и сейчас я каждый день ходил на гору Лунсюэ искать его, в надежде, что может вернуться.
- Если бы только он мог дать мне еще один шанс, как это было бы прекрасно.
Старческий голос дряхлого бонзы был похож на сорвавшегося с нитки бумажного змея, он словно плавно парил вдалеке:
- По правде, мои дни уже сочтены, я знаю, что не смогу ждать слишком долго. Поэтому, в итоге я изготовил этот свиток. Над тем, что поместить внутрь него я много раз думал, много раз все менял, добавлял, затем немного снова убирал воспоминаний. Однако, я все же бесхребетная тряпка и этот свиток, на самом деле, я совсем не хотел бы оставаться еще в живых, когда он его увидит…. Я не смогу вынести его горестного взгляда. Когда ему было четырнадцать, я уже достаточно насмотрелся на это выражение в его глазах.
- Потому то, Ваньнин, ….. – он еле слышно вздохнул, словно скинув тяжелую ношу, - к тому времени, как ты придёшь сюда, я… я уже погружусь в паринирвану.
- Такой эгоистичный человек как я, только ради того, чтобы не видеть, как ты ненавидишь меня, только перед самым своим уходом осмелился поведать тебя всю правду. Я передам все это для тебя, ребенку, по имен Мо Жань. Прости, тот год, это было ошибка твоего отца-наставника. Ты правда, живой человек и всегда им был.
Хуайцзуй надолго замолчал. Внезапно, хрипло он произнес последнюю фразу в этом мире.
- Молодой господин Чу, простишь ли ты меня?
… «Молодой господин Чу», не ясно, обращался ли он сто лет после к Чу Ваньнину или все таки за сто лет перед, к Чу Сюнь.
Звук прервался и незаметно поднялся ветер бесчисленные осколки памяти, похожие на белый снег взметнулись, совсем как пух, кружащийся на ветру и скользящий по лицу. Эти двухсотлетние преступления и наказание, четырнадцатилетнее счастье и скорбь, все перемешалось в эту минуту…
Смеющийся малыш:
- Ты отвечай раз, я отвечай раз, что расцветает в воде? Лотос расцветает, расцветает в воде*.
Спорящий юноша:
- Не узнав людскую меру, как измерить себя.
И под конец, закрывая фениксовые глаза:
- Тогда прощайте ...... гуру.
Это все плотно нагромождалось, наслаивалось друг на друга и чередовалось, словно мелькало в калейдоскопе. В конце в ярких лучах перед Мо Жань опять возникла сгорбленная спина Хуайцзуй, нагнувшись низко над столом он ножом наносил последний штрих на священное дерево, шеньму.
В сумерках раздался звон колокола.
- Я назову тебя Чу Ваньнин.
Голос стих. Нахлынула огромная волна и Мо Жань стремительно понесло по этим воспоминаниям, то выталкивая наверх, то затягивая вниз и внезапно его вытолкнуло из свитка воспоминаний. Он оказался на земле перед входом в пещеру на горе Лунсюэ.
Время течет по-разному внутри и снаружи свитка, и в этот момент в этом мире снова стояли сумерки, между небом и землей, соединяя их загоралась вечерняя заря, безмятежный, спокойный закат. Мо Жань лежал, словно перенесся в тот вечер, много лет назад, когда Хуайцзуй капнул кровью на дерево, и в мире появился ребенок по имени Чу Ваньнин.
Он лежал на земле и в нем поднималось волнение.
- Учитель…. Ваньнин…
Он наконец узнал отчего Чу Ваньнин, такой сильный человек, почему он лежал ничком у него в объятьях и плакал. Ему наконец стало все ясно.
Цена познания была слишком велика, словно десять тысяч порезов.
Все потому, что он ошибся?
В предыдущей жизни ошибся Тасянь Цзюнь и Чу Ваньнин обе жизни изо всех сил удерживал его от того, чтобы ввергнуть мир в хаос.
Чу Ваньнин с разбитым духовным ядром.
Спасший его брат-благодетель из храма У Бэй.
Нелюдь… дух божественного дерева….
Каждый пункт словно кирпич, придавливал сверху. Даже одно событие из всего этого заставляло кости и плоть разрываться и истекать кровью, а тем более все эти события вместе.
Мо Жань в этот миг чувствовал, что он лежит на земле словно его тело и кости раздроблены, он не способен что-то сделать.
Все перепуталось.
Он осмотрелся вокруг и увидел сидящего в стороне, безмолвного Чу Ваньнина. В этот же момент его раскаяние собрало кости, жалость наполнила плоть, а страдания кровь. Желание защитить этого человека, пусть он сам измучен и пал духом и внутри сам борется из последних сил, позволило ему выбраться из трясины.
Он медленно поднялся с земли и подошел к Чу Ваньнину.
Чу Ваньнин открыл глаза и посмотрел на него.
Оба не произнесли ни звука.
В конце концов, Мо Жань наклонился и крепко обнял его:
- Учитель - священное дерево, и прекрасно, человек -тоже хорошо. Лишь бы ты исполнил обещание и хотел, чтобы я – он пытался сдерживаться, но все же перехватило дыхание - … я всегда…
Что всегда?
Стоять рядом с ним?
Он не достоен.
Поэтому в конце он чувствуя себя недостойным мучительно выговорил:
- Я всегда буду стоять перед тобой.
Я не могу быть с тобой, я не пара тебе, я так ничтожен и грязен, я бедствие, а ты светлый и чистый.
Я не могу встать рядом с тобой, Ваньнин.
Позволь мне стоять перед тобой и вместо тебя удерживать кровь и кинжалы
До самой смерти.
-
-
01.12.2021 в 19:25-
-
01.12.2021 в 23:34-
-
02.12.2021 в 21:03-
-
03.12.2021 в 03:37