289. Пик Сышэн. Навещать прошлое это немного быть призраком*
*
Из стихотворения поэта Ду Фу (712-770) Династия Тан «Посвящаю Вэй Ба, живущему на покое» читать дальше
В мире совершенствования кошмар становился все более неистовым. Чжэньлун словно чума расползались по миру, тот, кто этим руководил за кулисами, похоже обезумел, не разбирая кого заражать, ни чинов ни рангов, все равно, будь то дряхлый старец или желторотый юнец, все они получили метку.
Так широко была раскинута сеть, и никто не мог понять, зачем это надо.
Какие-то несчастные побежали просить помощи Цитадель Тяньинь, однако, Цитадель Тяньинь, сослалась на болезнь. Даже когда некоторые убежав от бедствия, умирали от голода перед Цитаделью, они не открыли большие ворота. Постепенно, мало-помалу, до этих людей, которые не сдавались до последнего, наконец начало доходить, что возможно, с самого начала, они ошибались.
Однако, было уже поздно. Мастер Мо умер, Чу Ваньнин пропал без вести, Пик Сышэн распался, а у великих школ не было ресурсов позаботиться даже о себе. Все больше и больше пешек Чжэньлун, утратив божественное сознание бродили среди людей, убивали и жгли. Пламя войн зажигалось как сухая трава, и с поразительной скоростью охватило весь мир совершенствующихся.
Цзянду, Янчжоу, царство Шу, округ Лэй…. Как роскошная лодка в заснеженной ночи все в жарком сухом пламени испустило горестный вздох и стены обрушились. В мире людей свежий ветер и светлая луна* , все это закружилось в величественном пожаре и ушло безвозвратно.
* 风月-любовь, лирика, красивые пейзажи, поэзия
Тем временем сверху, из звездной обсерватории Цитадели Тяньинь, Ши Мэй смотрел на дальние горы и водные потоки, обращающиеся в первозданный хаос. Он стоял в одиночестве, когда из-за спины донесся слабый звук шагов.
Женщина в шелковых туфлях легко ступая, шла по снегу. Му Яньли подошла и набросила ему на плечи теплый плащ.
- А Тасянь Цзюнь?
- Он сегодня утром уже приступил.
- …. Ты уже отправил его заниматься тем делом? – чуть удивилась Му Яньли , - Почему так быстро?
- Нечего долго ждать, все что должно быть сделано, уже подготовлено, ныне, когда все готово, не хватает лишь попутного ветра. И это именно зависит от него.
Закончив эту фразу, Ши Мэй надолго замолчал. Когда он снова открыл рот, его прежде спокойный невозмутимый голос, чуть дрожал.
- Старшая сестра, - низко пробормотал он Му Яньли, - Столько лет, две жизни и, наконец я добился…
Му Яньли наклонилась и увидела, что в его персиковых глазах стоят слезы, как от крайнего волнения или от сильной обиды.
Ши Мэй, наконец закрыл глаза и преодолевая неудержимую дрожь, сказал:
- Пора.
- Врата жизни и смерти, времени и пространства скоро откроются. – низким голосом проговорил он, - Мы должны все подготовить, привести с собой все пешки и всех отправить туда.
- Все пешки?
- Да, все.
- Но, так много людей…. – лицо Му Яньли побледнело, однако заметив как выражение боли и страдания разгорается на лице Ши Мэй, она с прежней твердостью добавила, - ..хорошо, мне все ясно.
Она повернулась и пошла. Когда она уже дошла до конца обсерватории, Ши Мэй вдруг окликнул ее.
- Подожди!
Она повернулась и увидела под пологом сумерек стоящего вполоборота Ши Мэй. Сильный ветер, завывая, развевал его плащ, он смотрел на Му Яньли и, похоже, хотел что-то сказать, но его глаза покраснели, и он ничего так и не произнес.
Он и Му Яньли так и стояли, молча смотря друг на друга какое-то время.
- Не беспокойся, - наконец произнесла Му Яньли, - Даже если это жестоко и бесчеловечно, я не предам тебя.
Ши Мэй вдруг закрыл глаза. Люди в важнейшие моменты, всегда кажутся такими чувствительными и уязвимыми.
Его голос чуть дрожал:
- В этой жизни меня покинул сам я….
- Он не тебя предал. – ответила Му Яньли, - Он предал весь род костяных бабочек, он предал всех нас. На его руках нет крови совершенствующихся, но с этих пор он обрек нас на ужасную жизнь.
- …
- Я понимаю, что у тебя нет выхода. – Му Яньли только и произнесла ему, - А-Нань. Пусть что угодно говорят о тебе люди в этом мире. Для рода костяных бабочек ты достоен считаться героем.
И она ушла.
Ши Мэй смотрел, как ее силуэт постепенно растворяется вдали, а после отвернулся. Его пальцы впились в резные перила так, что проступили отчетливо суставы. Ледяное прикосновение, которое расползалось холодом до самого сердца.
- Герой? – Ши Мэй запрокинул голову в небо, глядя на клубящиеся тучи, наконец он выдохнул, - Герой из меня не выйдет. Ни один герой не возьмет на себя столько человеческих жизней.
В его глазах мелькнуло разочарование, и немедленно в них тут же снова сгустился лед.
- Я, Хуа Биньань, сделал все возможное, отдал две жизни, поспорил с небесами и бился с землей, я не верю, что невозможно изменить законы небес. Теперь, когда в моих ладонях запретные техники Врат Жизни и Смерти Пространства-Времени и партия Чжэньлун, хотел бы я посмотреть на того, кто в этом мире сможет удержать меня.
Пальцы побелели, сжавшись.
- Герой, допустим. Я всего лишь хочу отвоевать выход.
Два слова развеялись по ветру.
- Для нас.
Необъятные просторы Куньлун стремительно разрезал черный силуэт.
Сильный ветер со снегом словно лезвия царапал щеки, однако человек, сощурив черные с фиолетовым отливом глаза, похоже и вовсе не чувствовал этот пробирающий до костей холод.
Он словно белоголовый сип парил над вершинами скал и спрыгнул на яшмовую черепицу крыши, легко и проворно. Дворец Тасюэ в Куньлуне патрулировало так много мастеров, что никто не заметил его прихода. Пройдя по снежной поверхности, он не оставил даже следа.
Очень скоро этот мужчина, легко достиг самого высокого места Тасюэ, откуда можно было спокойно разглядеть внутри снежной поземки озеро Тяньчи, смутно различимый тихий крутой берег, подернутую туманом водную гладь.
Черный силуэт, подобный молнии, наконец спустился.
Этот мужчина стоял на верхней точке Куньлунь, неподвижно и прямо, словно штык, черные глаза смотрели на водную гладь. Поднялся ветер, очень сильный, он сдул его капюшон, обнажив безжизненно бледное, не имеющее ни капли крови выразительное лицо.
Это был Тасянь Цзюнь.
Пройдя благодаря Ши Мэй через повторную закалку и обработку, обладая духовным ядром мастера Мо, он восстановил свою прежнюю огромную силу. К тому же сейчас он больше не допускал неповиновения приказам «хозяина».
Он был наконец-то полностью в распоряжении Ши Минцзина, превратившись окончательно в убийственный клинок и источник духовных сил.
Вот только после того, как Тасянь Цзюнь очнулся в Цитадели Тяньинь, в его голове постоянно всплывали и рассеивались беспорядочные осколки. Прежде он четко знал, что ненавидит Чу Ваньнина и любит Ши Минцзина, его радость и гнев, любовь и ненависть, все что было связано с этими двумя людьми, было четко определено.
Но он смутно ощущал, что все это неправильно.
В последнее время он часто слышал неясный тихий голос и видел какие-то смутные образы.
Он видел Чу Ваньнина в зале Мэн-по, как тот аккуратно заворачивает чаошоу и слышал, как при этом будто он сам же и говорит Чу Ваньнину:
- Учитель, мы начнем все сначала, ладно? Позаботься обо мне …. Ладно?...
Он видел луну над морским утесом, она освещает сердца двух людей, как он сам крепко держит Чу Ваньнина за руку, а Чу Ваньнин, низко опустил голову, и его всегда такие свирепые, раскосые глаза феникса вопреки ожиданиям, влажные и покрасневшие. Он слышит, как Чу Ваньнин говорит ему:
- Я неприятный. Меня никто не любил …..
Он видел, как он сам с Чу Ваньнином в гостинице непрерывно сплетаются вместе на кровати и их никак не касается буря с ливнем снаружи.
Он видел как Чу Ваньнин в павильоне Алого лотоса поднял свои ресницы, поднял голову и посмотрел на него…..
Внезапно его сердце затрепетало.
Тасянь Цзюнь вдруг распахнул глаза.
Что это было?
Он увидел как Чу Ваньнин ласково и нежно смотрит на него, этот взгляд и эмоции, когда он держал его в заключении, мучал под афродизиаками, унижал, уговаривал и угрожал, однако до самой смерти он так и не увидел подобного выражения в его глазах.
У Тасянь Цзюнь разболелась голова, в дневном свете на его наруче сверкнули холодным светом острия коротких стрел, когда он поднял руку и потер висок, шепотом выругавшись:
- Что это за чушь?
Он неподвижно замер на верхушке самой высокой крыши. В Куньлунь снег пошел сильнее и в миг его плечи покрылись инеем. Смутно он ощущал удивление, поскольку в глубине души ему было сейчас очень хорошо, как в прекрасном сне. От того, что в этом сне взгляд Чу Ваньнина был такой нежный и ласковый, он чувствовал умиротворение и покой.
- ….этот достопочтенный точно помешался.
Он моргнул, отбросив эти абсурдные мысли на задворки сознания, и продолжил свой путь.
Хозяин приказал ему отправляться в Куньлунь, место, где больше всего духовных сил и окончательно распахнуть ведущие в прошлую жизнь ворота жизни и смерти, времени и пространства. Поэтому он обязан был пойти на север. Однако заметив озеро Тяньчи, он не сдержался и невольно сделал круг.
Естественно, ведь это было место, где он навсегда лишился Чу Ваньнина.
Тасянь Цзюнь постарался взять себя в руки и остаться на прежнем месте, но, в конце концов не выдержал и как будто в помрачении рассудка помчался в ту сторону. В то время, когда Тасянь Цзюнь пробегал по галерее дворца Тасюэ, он вдруг расслышал знакомый голос.
- …папа…мама….
Этот голос был ему очень хорошо знаком, и он замедлил шаг. Скрывшись в тени он замер, опустив вниз свои черные как смоль глаза.
После того, как он ясно все рассмотрел, то не смог сдержать смешка:
- Я так и думал, что это ты.
В этой стороне внизу, посреди двора сидел одинокий Сюэ Мэн. Держа в руке кувшин с водкой, он лежал ничком на столе и был уже мертвецки пьян.
- На этот раз этот достопочтенный не убивал твоих родителей. – некоторое время Тасянь Цзюнь с интересом следил за пьяным Сюэ Мэном, поглаживая свой подбородок, - Однако, этот достопочтенный весьма рад твоим страданиям. Этот достопочтенный еще не забыл, как прежде ты проделал в нем дыру, аккурат посередине груди.
- Как тебе, не нравится, когда разбито сердце?
В этой части двора царила полная тишина, вокруг не было никого.
Тасянь Цзюнь снова взглянул вниз, постоял немного, и тут его посетила мысль. Его фигура взметнулась и он появился перед Сюэ Мэном.
Пьяный в хлам птенец Феникса даже не заметил его появления, он все еще покачивал кувшин со спиртным, желая залить в рот еще немного божественного напитка.
Однако вдруг холодная рука схватила красный глиняный кувшин, останавливая его.
- Ты…кто…?
- Угадай.
Сюэ Мэн с трудом открыл опухшие от слез глаза и устало проследил взглядом по руке, наверх. Наконец его взгляд уперся в красивую, ухмыляющуюся физиономию Тасянь Цзюнь.
Тасянь Цзюнь никогда не видел Сюэ Мэна в таком угнетенном состоянии. Глубоко начхать, что в прошлой жизни Сюэ Мэн частенько был в такой депрессии, однако сейчас он первый раз видел это своими глазами. Он облизнул губы, почувствовав себя одновременно и очень воодушевленным и в то же время потрясенным.
Наклонившись, Тасянь Цзюнь уставился на Сюэ Мэна, словно зверь, подстерегающий добычу:
- Интересно, оказывается гордость Чу Ваньнина, лучший ученик, может напиваться вдрызг.
Говоря это, он присел на край стола и приподнял за подбородок лицо Сюэ Мэна.
- Так давно не видел тебя юного. – Тасянь Цзюнь тяжело вздохнул, - Проведя так много времени в том суетном мире этот достопочтенный быстро забыл, каким своевольным и надменным выглядело твое лицо в юности.
Кончиками пальцев он чуть прикоснулся к нему.
Скользнул по щеке, переносице, брови, а после не грубо, но ощутимо ткнул пальцем в лоб.
- Сюэ Мэн, знаешь что? Есть одно дело, о котором этот достопочтенный очень сожалеет. – он смотрел в растерянные и печальные глаза Сюэ Мэна, мало-помалу его рот растягивался в леденящей кровь улыбке, - В прошлой жизни этот достопочтенный в минуту добросердечия сохранил тебе жизнь, однако ты, напротив, захотел уничтожить этого достопочтенного. Порой, этот достопочтенный думал…. Не стоило ли тебя с самого начала просто убить.
- Для людей ведь жизнь не обязательно нечто хорошее, а смерть не обязательно нечто мучительное. – голос Тасянь Цзюня, тихий и плавный стал мрачным, - Сюэ Мэн, хочешь ли ты отправиться к своим родителям?
Говоря это, он наклонился.
Холодное как лед дыхание холодило щеку Сюэ Мэна, два ледяных пальца коснулись артерии на его шее, все это время Тасянь Цзюнь внимательно вглядывался в его глаза.
Он смотрел на свое отражение в этих туманных глазах, полных слез и в нем он был похож на демона, спустившегося в мир людей.
- На самом деле люди в этом грешном мире все равно все умрут. – у Тасянь Цзюнь были удивительно белые и крепкие зубы, - Мы с тобой так или иначе были братьями полжизни. Раз уж я тут неожиданно тебя встретил, лучше уж пусть этот достопочтенный пораньше проводит тебя, поможет тебе сбросить узы мирской суеты.
Кончики пальцев чуть надавили, стремясь убить.
- Брат…
Внезапный шепот. Словно весенний росток вырвался из-под земли, расколов камни и сотрясая небеса.
Тасянь Цзюнь замер.
Сюэ Мэн уставился на него, в своем опьянении он, похоже наконец смог разобрать внешность человека, сидящего перед ним. Его слезы промочили всю грудь пао, у него перехватило дыхание от рыданий, пошатываясь и карабкаясь он поднялся и вцепился изо всех сил в холодную, как лед руку Тасянь Цзюня, словно в тростинку в безбрежном море.
- Брат…
Он звал его.
Он не мог уловить тонкую разницу между двумя Мо Жань в двух жизнях, он лишь знал, что человек перед ним - это Мо Жань, только лишь то, что это его старший брат, его родной человек, и что его самые беззаботные годы наконец-то вернулись.
Тасянь Цзюнь на этот раз все четко расслышал, он был уверен, что не ослышался. Поэтому он был ошеломлен и на его лице отразилось нечитаемое выражение.
В голове все спуталось, полный хаос.
В этот момент смутно перед глазами Тасянь Цзюнь промелькнул призрачный образ, он и Сюэ Мэн вместе сидят в павильоне Алого лотоса, заваривают чай и греют вино, чокаются пиалами под луной.
….это опять что-то, что имеет отношение к мастеру Мо?
- Брат, - туманный пьяный взгляд Сюэ Мэна и вот он уже схватил в объятья Тасянь Цзюня, полились опять сдерживаемые слезы и всхлипы. Под конец он, заикаясь и задыхаясь от рыданий горько завыл, - Не уходи… не бросайте меня…
Через минуту что-то другое пришло ему в голову, внезапно во всем его теле поднялась дрожь и мертвенно бледными губами он пробормотал:
- Не надо убивать моего отца, не надо убивать мою маму…. Этих людей я убил, не раньте моих родителей, атакуйте меня ,- слезы огромными каплями катились из глаз, пропитывая грудь Тасянь Цзюня, - Не надо… не вскрывайте сердце моего старшего брата….
При этих повторяющихся всхлипах с самого начала поднятая для убийства рука Тасянь Цзюнь, в конце концов медленно опустилась. Он замер на какое-то время и сидел неподвижно, а затем оттолкнул Сюэ Мэна. Но Сюэ Мэн обнимал его очень крепко покрасневшими руками.
Постепенно грудь, в том месте, где сердце, полностью пропиталась слезами.
Наконец Тасянь Цзюнь смог вырваться и легко оттолкнувшись от земли поднялся по черепице на конек крыши, оставив лежащее внизу галереи тело. Он смотрел на скорчившуюся на снегу фигуру Сюэ Мэна, обхватившего колени и горько плачущего.
В его памяти Сюэ Мэн всегда был свирепым, заносчивым, властным и резким, беспощадным и язвительным. Но тот, кого он сейчас оставил под ветром и снегом, застилающем небо, был ребенком, который больше не мог найти своего старшего брата.
Он очень долго смотрел на сидящего на прежнем месте и рыдающего Сюэ Мэна, пока он не поднялся. То ли протрезвев, то ли все же устав от слез, Сюэ Мэн в растерянности постоял немного посреди двора, а затем неся в руке кувшин вина, направился вглубь двора сливовых цветов. Юноша шагал бесцельно, в трансе, медленно удаляясь… удаляясь..
Тасянь Цзюнь смотрел на снежную гладь с неровной цепочкой следов, не поворачивающих назад, ходящей все дальше и дальше в снега, до тех пор, пока силуэт Сюэ Мэна уже невозможно было разглядеть.
Северный ветер вдруг донес дрожащий звук песни. Конечно, эту песню когда-то при жизни пел Сюэ Чженьюн, это был сычуаньский напев, а ныне он лился из горла Сюэ Мэна и ее отзвук кружился над Куньлунь, дворцом Тасюэ.
- Навещая старых друзей я немного призрак и только теперь, когда я пьян, можно порадоваться.* - первый куплет спет, и голос был высоким и юным, а напев был уже совсем другим, - Дети под забродившими коричечными ветками*, выпивая вместе, лицо истлевает, а волосы становятся пестры.
*Это стихотворение написано самой Митбан, она использовала строки из некоторых знаменитых стихов поэтов Ду Фу (访旧半为鬼 у Ду Фу это первая фраза и название главы и 我拜故人半为鬼 здесь, у Митбан-), Бай Цзюйи и других
* В оригинале «пучки волос, рожки» так завязывали в детстве волосы детям образно означает- ребёнок, Традиция новогодняя и разогревающее вино с корицей, радостные праздники (зимние)
Снегопад окрасил черные волосы молодых.
Тот осипший голос, сливаясь со звуками снежной поземки, превращался в унылый шелест.
- Рассвет разрушит сон, вместе идти далеко*…- все дальше и дальше, быстро пропадая в бескрайней дали. Или, может это не Сюэ Мэн ушел так далеко, а юноша, наконец захлебнувшись слезами на последней фразе потерял голос, - Оставьте меня стареть и прятать грязные слезы.
* Из поговорки 独行快，众行远 (идти одному- быстро, идти толпой- далеко.) означает: человек, который действует один, без отягощений и связей, сможет идти очень быстро. Идя толпой, люди действуют вместе, помогают друг другу и потеряют времени больше, но зато уйдут дальше.
Оставьте меня стареть.
Ему всего то двадцать два года, однако только в этом пьяном сне он мог вновь встретить старых друзей и весело смеяться, собравшись все вместе. В его то цветущем возрасте, он только и мог выпив кувшин вина снова увидеть любовь родителей и нескольких старых друзей.
Сюэ Мэн посмотрел вверх, запрокинув голову, словно рассчитывал задержать слезы в уголках глаз, однако он уже не различал смог он сдержаться или нет, снег и ветер уже затуманили его глаза.
Он закрыл глаза и протяжно и громко, словно высказал небу и земле свое желание.
- Я хочу остаток жизни как Чжоу гун*, уйти от дел, взять в охапку вино и вернуть все обратно!
周公 Чжоу Гун - Отец-основатель династии Западная Чжоу, выдающийся государственный деятель, военный стратег, мыслитель, просветитель. Был регентом своего младшего брата, правил от его имени 6 лет, одержал много побед, оставил много законов, заботился о бедных, а когда брат стал совершеннолетним, без колебаний передал ему бразды правления и удалился от дел.
Лёгкая дымка окружила его, опьянев окончательно, он выпустил из руки кувшин с вином и тот разбился.
Раскинув в стороны руки, Сюэ Мэн просто рухнул на дороге, посреди снежного поля. Он не хотел больше идти вперёд. Что там впереди? Повсюду все равно царство снега и стужи и больше нет ни одного хорошо знакомого силуэта, больше нет семьи.
Даже только что привидевшийся Мо Жань был иллюзией, всего лишь лунной отраженной в воде, такой же недолговечный.
Сюэ Мэн лежал посреди снежного поля. Спустя немного времени он поднял руу и прикрыл ей глаза.
Бледно розовые губы чуть приоткрывались, слезы лились ручьем.
- Почему вы все ушли, почему оставили меня одного.
Сюэ Мэн вдруг задыхаясь, еле пробормотал.
- Почему, ааа… почему вы хотели, чтобы я остался здесь одни, совсем один…
Действительно, обе жизни и до самого конца, оставался только он.
Тасянь Цзюнь слушая этот вой, заглушаемый яростным ревом ветра, стоя абсолютно неподвижно на самом коньке крыши, смотрел вслед удаляющемуся Сюэ Мэну и буря трепала полы его плаща. Он поднял руку и прикоснулся к груди, не понимая, что же это за чувство.
Навещая старых друзей, я немного призрак
Что касается Сюэ Мэна, то это верно, так и есть, но по отношению к Тасянь Цзюню, когда так было?
В его предыдущей жизни зал Ушань был пуст, и в конце концов он остался совершенно один, никого больше не осталось. Он не знал, где в его комнате стояла жаровня, ему была мала уже ветхая одежда, которую он носил в молодости, порой с его языка срывалась шутка времен его ученичества, но вокруг все лишь смотрели с преувеличенным почтением и напряженными, каменными лицами.
Никто не знал, о чем он говорит, никто не понимал его.
А те, кто поняли бы, находились либо уже в загробном мире, либо на краю света.
Тасянь Цзюнь медленно подошел к берегу озера Тяньчи, стояла не очень хорошая погода, вдали морозная дымка превращалась в иней, сверху сыпались хлопья снега. Он спокойно стоял там, словно не имеющий сердца и не чувствующий холода истукан.
Свободно позволяя снегу и инею покрывать себя.
- Чу Ваньнин…- взметнулся легкий вздох, - Если бы тогда…
Если бы тогда что?
Он не мог продолжать. Перья его ресниц соединились, он закрыл глаза.
До сих пор незачем было упоминать о том, что произошло тогда, он – Тасянь Цзюнь, и в мире совершенствующихся не было никого выше него. До этого он не знал, что такое сожаления, как это, вернуться назад.
Что было, то было.
Он не говорит, что раскаивается и не говорит, что проиграл.
Пусть он весь в крови, пусть родственники и близкие люди против него, он сам выбрал этот путь, пусть эта дорога терниста, он, скрепя сердце, должен идти вперед.
Вот только под этим безбрежным небом, посреди этой снежной пустоты, в этом месте, где никто не увидит, и никто не узнает, где он находится, Тасянь Цзюнь очень долго стоял, заложив руки за спину. И все же сделал нечто такое, чего никто не мог от него ожидать, он опустился на колени.
На том же месте, где Чу Ваньнин пал в сражении, он глубоко поклонился.
Один поклон.
Два поклона.
Вплоть до трех поклонов.
Тасянь Цзюнь поднял голову и стало видно, что под капюшоном его ресницы покрылись инеем, а выражение лица было серьезными и торжественным. Никто не знал, о чем он думал. Он поднялся с таким видом, будто завершил дело, которое горячо стремился сделать много лет и в полном молчании, взмахнув полами черного пао, развернулся к горе Куньлунь и направился к месту, обладающему самой обильной духовной силой.
Коль владыка уже пошел, никто в мире не в состоянии его остановить. Ши Минцзин не ошибся с выбором, среди людей он обладал самой мощной, самой дерзкой духовной энергией, а так же он посрамит любого в мире совершенствования, никто с ним не сравниться.
Врата жизни и смерти, времени и пространства, будут открыты.