Чем мне нравится эта книга, так тем, что автор пишет с юмором и очень спокойно и адекватно подходит к описанию личности человека. Неудивительно, ведь он работал с трудными подростками, с искалеченными подростками, то есть более менее понимает психологию людей. Здесь никаких завываний о трагедии гения, одиночестве гения, непонятости... которые меня раздражают в биографии всех, о ком написаны биографии. Какой то прям стандарт, делать из человека одноногую собачку и причитать над ним. Здесь автор описывает просто человека, вполне обычного, хронически больного, немолодого, неидеального. Его описание Нуреева напомнило мне чем то Волка Ларсена из "Морской волк". И весь рассказ с таким привкусом. Наверное поэтому мне еще было интересно читать.
Интересно, что Нуреев очень быстро принимал решения и раздражался, если кто-то поступал не так. Например, когда Блу в первый раз подошел к нему и предложил идти на яхте к островам, Нуреев не спросил ни имени этого человека, который предложил, ни куда плывут, не уточнил никаких деталей, он сразу ответил "Да, хотел бы. Мне нравится ходить под парусом. Я был в Турции". с. И его на протяжении всего того срока, пока Блу работал на него, бесила его медлительность и то, что ему надо подумать, прежде чем отвечать.

Блу пишет, что тело, конечно выглядело уже очень плохо, старше своих лет, но лицо было такое, что люди буквально замирали иногда глядя на него и забывали, куда шли. "На него нельзя было не смотреть". с.
Еще отметил, что Нуреев не умел и не хотел льстить. Ненавидел никакие бытовые хлопоты и был доволен, когда был полностью от них избавлен.
"Анекдоты Рудольфа всегда были короткими и острыми и рассказывались с полуулыбкой. " с.


"Ему всегда хотелось чаю. Его танец заканчивается, он заходит за кулисы, я наливаю чай.
- Слишком горячо! - говорит он. - Наливай, до того, как я приду!
Бессмысленно говорить, что я не знал, когда случались перерывы в балете. Я должен был догадаться." с.


"Кливленд ознаменовал конец тура. После вчерашнего вечера поклонники балета устроили гала - прием с фуршетом в честь Нуреева. Там была адская толпа. Всем хотелось пожать ему руку, поздравить его.
Тем временем я парковал машину, а это было нелегко. Когда я поднялся наверх, он стоял один. Шведский стол, с другой стороны, был очень популярен.
- Ты что-нибудь ел? – спросил я.
- Нет, - Голос его звучал очень устало. - Никто мне ничего не дал, Блу.
Это было удивительно. Нуреев был их почетным гостем, он выступал полдня и весь вечер, а теперь они ждали, что он будет стоять в очереди за едой! Я спросил, что ему нужно.
- Сначала чай. Или свежий апельсиновый сок. Я хочу пить.
Ему даже не предложили выпить. Я ворвался в буфет впереди очереди и сделал заказ.
- Это для маэстро, - сказал я. - Дайте мне немного риса, салата, немного этого.…
Поев Рудольф оживился и начал общаться. Я держался рядом. Леди попросила у него автограф, и он подписал ее программу; потом она посмотрела на меня и попросила мой автограф. Я расписался "Блу Робинсон" буквами больше чем роспись "Рудольф Нуреев" и она была в восторге. (Такое часто случалось. С тех пор я всегда подписывался как"Чарли Браун", что забавляло Рудольфа ) Так что вечер закончился приятно.
Но это было поразительно, когда Рудольф стоял совсем один, не накормленный и беспомощный. Маэстро, который мог доминировать над балетной труппой буквально одним движением пальца, не смог справиться, оставшись с кучкой обычных людей. В то время я списал это на усталость в конце тура. Но Нуреев был известен как боец, всю свою жизнь он получал то, что хотел, и никогда не заботился о том, прольется ли при этом кровь. Эта репутация, казалось бы, неопровержима, но это была еще не все. Временами Нуреев мог быть очень уязвим, даже беспомощен. Это было удивительное открытие." с.

Блу пишет, что у Рудольфа была манера носить чужую одежду. хотя своей полные шкафы. Такая вот причуда.