- Чу Ваньнин, отныне тебе запрещено играть на гуцине перед кем-то, кроме меня. Ты ведь прекрасно знаешь, что, когда прикасаешься к нему, выглядишь...
Он поджал губы, не находя нужных слов, поэтому, в итоге, решил не продолжать.
Как именно?
Строгим, благородным, мягким и спокойным, но по какой-то причине в этот момент Чу Ваньнин выглядел настолько соблазнительно, что люди запросто могли потерять голову и лишиться контроля над своими желаниями.
Чу Ваньнин не сказал тогда ни слова, только сжал обескровленные мертвенно-белые губы, закрыл глаза, и его брови, как два меча, сошлись в почти болезненной гримасе.
Мо Жань поднял руку и, после секундного колебания, коснулся пальцем его лба, разглаживая морщинку между бровей. Движения Тасьень-Цзюня со стороны казались наполненными нежной заботой, но голос был холодным и бесстрастным:
- Если ты ослушаешься, этот достопочтенный прикует тебя цепями к кровати. После этого ты сможешь только лежать и послушно принимать ласки этого достопочтенного. Ты знаешь, Тасьень-Цзюнь всегда держит свое слово.
Что же Чу Ваньнин ответил ему тогда?
Мо Жань сделал еще один глоток вина, глядя на человека на сцене, он попытался найти ответ в давних воспоминаниях.
Кажется, он ничего не сказал.
Хотя нет… он точно помнил… Чу Ваньнин открыл глаза, и в его ледяном взгляде пылали эти три слова…
«Иди к чёрту!»