Гл.26 первая встреча с вами этого достопочтенного
читать дальшеСолнце поднималось все выше, и все больше и больше людей приходило в гостиницу поесть. Мо Жань обнаружил, что внизу шумно, поэтому приказал слуге принести в номер еду, которую он приготовил.
В конце концов, он пригласил и Чу Ванньина. Он рассудил, что Шицзунь был все таки выше их рангом, а он сейчас не был императором человеческого царства, поэтому он должен был играть по правилам.
На квадратном буковом столе стояли три миски с дымящимся супом. Он сам сделал лапшу, гладкую и упругую, намного лучше, чем можно было купить на улице. Сверху были сложены толстые ломтики говядины, жареная колбаса, свежие и нежные побеги гороха, капуста Напа и золотистая яичная нить - красочные ингредиенты, искусно выложенные.
Но самым примечательным была не зелень, щедрые куски мяса или даже обилие ингредиентов, а бульон, который кипел на слабом огне в течение четырех часов. Молочно-белый бульон был покрыт слоем кунжутного масла чили. Мо Жань сам измельчил острые, обжигающие специи в каменной мельнице и кипятил их с бульоном для насыщенного вкуса и дразнящего аромата.
Он использовал большое количество масла чили и перца, думая о любви Ши Мэй к острой пище. Наблюдая за тем, как Ши Мэй с удовольствием ест, улыбка Мо стала еще шире. Он украдкой взглянул на Ши Мей и не удержался от вопроса:
-Вкусно?
- Очень вкусно!- ответил Ши Мей.
Чу Ванньин ничего не сказал, все еще с мрачным лицом, как будто небеса задолжали ему сотню гор из золота и серебра.
Мо Жань был очень доволен собой:
- Тогда просто дай мне знать, когда захочешь поесть такой суп снова. И я сделаю это для тебя.
Глаза Ши Мэя были влажными от пряности, когда он поднял взгляд, чтобы улыбнуться Мо Жань с нежным выражением. Столкнувшись с такой красотой, если бы не Чу Ванньин, сидящий в стороне и замораживающий половину комнаты одним своим присутствием, Мо Жань, возможно, было бы трудно решить, съесть ли лапшу в его миске или Ши Мэй.
Ши Мэй не ел много гороха и колбасы, но говядина и капуста быстро исчезли.
Мо Жань который спокойно наблюдал за происходящим со стороны, протянул палочки и переложил ростки гороха и колбасу в свою миску, затем переложил несколько кусков говядины из своей миски в миску Ши Мэй.
Ученики пика Сишэн, когда ели в зале Менгпо, часто обмениваясь блюдами друг с другом, так что Ши Мэй улыбнулся и спросил:
- Ты не любишь говядину?
- МММ, мне нравятся побеги гороха.
Затем он начал жевать. Кончики его ушей слегка покраснели.
Чу Ванньин, ничего не выражая, собрал все побеги гороха из своей миски и бросил все это в миску Мо Жань.
- Я как раз не люблю побеги гороха.
Он также бросил всю говядину в миску Ши Мэй
- Я и говядину не люблю.
Нахмурив брови, он уставился на остатки еды в своей миске, сжал губы и ничего не сказал.
Ши Мэй осторожно спросил:
- Разве вам это не нравится?
Он не ответил, только опустил голову и молча попробовал кусок капусты, небольшой кусочек. Его лицо мгновенно скривилось, и он положил палочки.
- Мо Вэйю, ты пролил в суп целую банку острого соуса?
Мо Жань замолчал и поднял глаза, все еще держа во рту лапшу. Он не ожидал, что завтрак, над которым он так усердно трудился, получит такую резкую критику. Он моргнул, глядя на Чу Ванньина, сбитый с толку, не в силах поверить собственным ушам, лапша свисала из уголка его рта. Он невинно моргнул и проглотил лапшу одним глотком:
- Что?
Чу Ванньин был еще менее вежлив на этот раз:
- Это еда для людей? Это вообще съедобно? Это вообще невозможно проглотить.
Мо Жань моргнул еще несколько раз, прежде чем понял, что этот придурок Чу Ванньин специально злит его.
- Шицзунь, что не так?......Ты слишком разборчив.
- Шицзунь, ты не ел целый день, даже если тебе это не нравится, все равно попробуй.
Чу Ванньин встал и холодно сказал:
- Я не ем острую пищу.
Потом повернулся и вышел.
Двое оставшихся за столом погрузились в неловкое молчание. Ши Мэй был ошарашен:
- Шицзун не ест острую пищу? Почему я этого не знал?.... Мо Жань, ты тоже не знал?
- Я……
Мо Жань некоторое время тупо смотрел на лапшу, которую Чу Ванньин оставил практически нетронутой, затем кивнул.
- Я не знал.
Это была ложь. Мо Жань знал, что Чу Ванньин не может есть острую пищу. Просто он забыл. В конце концов, он был связан с этим человеком большую часть своей прошлой жизни. Он точно знал, какую еду любит и не любит Чу Ванньин.
Но он не заботился об этом, поэтому никогда не помнил.
Чу Ванньин вернулся в свою комнату и лег, все еще одетый. Он лежал лицом к стене с широко открытыми глазами, не в силах уснуть. Он потерял много крови и слишком много духовной энергии. Кроме того, он не ел со вчерашнего дня, его желудок был давно пуст и чувствовал себя ужасно.
Этот человек вообще не знал, как о себе позаботиться. Он был в плохом настроении, поэтому просто не ел, как будто мог наполнить свой желудок гневом. Он не знал, из-за чего злится. Вернее, не хотел знать.
Но в тишине перед его взглядом возникло лицо, уголки губ мягко изогнулись в ослепительной улыбке, свет мерцал в паре ясных черных глаз, таких нежных с фиолетовым оттенком.
Он почувствовал себя в тепле, уютно и немного лениво. Чу Ванньин вцепился в одеяло, суставы его пальцев побелели. Он не хотел погружаться в фантазии, закрывая глаза в попытке убежать от этого лица и беззаботного смеха.
Но прошлое с закрытыми глазами нахлынуло еще сильнее и захлестнуло его, как прилив ... ..
В первый раз он встретил Мо Жань до ТонТянь на пике Сишенг.
Солнце в тот день светило ярко, все двадцать старейшин стояли вместе, тихо переговариваясь между собой.
Юхэн старший, естественно, был исключением. Он не был настолько глуп, чтобы стоять там вместе с остальными и печься на солнце. Вместо этого он стоял под цветущим деревом в одиночестве, занятый изучением гибкости недавно сделанного когтя пальца черной металлической перчатки на его руке.
Конечно, он сам не нуждался в таких вещах; он ковал эти когти для учеников нижнего уровня пика Сишенг.
Нижний мир культивации граничил с царством призраков, и поэтому часто был опасен. Нередко ученики получали серьезные травмы или даже лишались жизни. Он никогда никому не говорил об этом, но пытался найти решение, он хотел сделать оружие, которое было бы подвижным, легким и легким в освоении.
Остальные стояли в стороне, болтая.
- Ты слышал? Этот давно потерянный племянник мастера секты едва спасся от пожара. Больше никто не выжил после пожара. Если бы хозяин был даже на шаг дальше, племянник, вероятно, тоже превратился бы в пыль, это была действительно удача.
- Должно быть, его покойный отец защищал его. Это душераздирающе, что он остался сиротой так рано, и прошел через столько трудностей.
- Ребенка зовут Мо Жань? Пятнадцать лет, верно? Значит, ему пора получить вежливое имя, у него оно есть?
- Старейшина Сюаньцзи, ребенок вырос в доме развлечений, ему повезло, что у него вообще есть имя, не говоря уже о вежливом.
- Я слышал, что мастер секты уже подумал о паре имен, и сейчас выбирает среди них. Интересно, что он в конце концов выберет.
- Мастер, конечно, лучше знает своего племянника.
- Что ты говоришь? Не только хозяин, даже мадам бесконечно любит его. Хех, вероятно, единственный человек во всем Пике Сишенг, который будет недоволен, - это наш собственный любимец небес
- Старейшина Танланг! Не говорите так нескромно!
- Ха-ха, какой я плохой! Но наш Небесный любимец беснуется и не обращает внимания на приличия, не уважает старших и праздно слоняется весь день, ему действительно не хватает дисциплины.
- Танланг-старший, сколько ты сегодня выпил?......
Человек рядом с ним многозначительно посмотрел на него, указывая подбородком на Чу Ванньина, который стоял на расстоянии, смысл был очевиден.
Любимец небес, Сюэ Мэн, был учеником Чу Ванньина. Сказать, что Сюэ Мэну не хватало дисциплины, было косвенным оскорблением учения Чу Ванньина.
Этот старейшина Юхэн был спокоен и утончен внешне, как будто он был выше вопросов царства смертных. Но все знали о его переменчивом темпераменте, если кто-то будет неосторожен в словах в его присутствии, они могли бы просто вымыть шею и ждать смерти от веревки.
Чу Ванньин слышал каждое слово их сплетен. Но он не обращал на них внимания. Его меньше интересовало, что говорят о нем другие, чем декоративные узоры на сделанном им когте.
Коготь на самом деле был довольно хорош, но не достаточно жестким, возможно, не смог бы разорвать толстую шкуру на некоторых демонах одним ударом. Он попробует добавить немного порошка драконьей кости, когда вернется, это должно помочь.
Другие старейшины увидели, что Чу Ванньин не реагирует, поэтому они немного расслабились и вернулись к своей болтовне.
- Мастер секты, вероятно, собрал всех нас сегодня, чтобы выбрать учителя для этого Мо-гонгзи, да?
- Странно, почему учитель не учит его сам?
- Предполагается, что воспитательная природа маленького племянника несовместима с методом воспитания учителя. - Пробормотал кто-то.
- Но даже тогда, не слишком ли это собрать всех старейшин, чтобы молодой мастер мог выбирать?
Лукун-старший тихо вздохнул и откинул в сторону свои гладкие, изящные длинные волосы, сокрушаясь:
- Мое скромное " я " сейчас чувствует себя как дешевая капуста Напа, выложенная в стойло для маленького пони Мо-гонгзи.
Они ждали довольно долго, прежде чем Мастер секты, наконец, пришел. Он поднялся по тысяче ступеней, чтобы оказаться перед башней Тонгтянь, юноша следовал за ним.
Чу Ванньин лишь мельком взглянул на него и даже не потрудился разглядеть, прежде чем отвернуться, чтобы продолжить изучать свой коготь.
Процедура пика Сишенг - искать учителя для ученика, а не наоборот,была действительно необычна. Во всех других сектах учитель был высок и могуч, он возлагал руку на голову какого-нибудь нового ученика и говорил: “молодой человек, твои способности удовлетворительны, отныне ты будешь моим учеником.”
Ученик даже не получает шанса сказать "нет".
Или учитель машет рукавом с холодной насмешкой на лице и заявляет: "молодой человек, у вас слишком большой лоб, слишком тусклые глаза, череп слишком сильно выпирает, это не подходит для моей секты. Нам с тобой не суждено быть вместе, я не приму тебя в ученики.”
Ученик даже не получает шанса проявить себя, прежде чем учитель уносится ввысь.
Здесь, на вершине Сишенг, все было по-другому, учитель и ученик выбирали друг друга.
Что это значит?
Пик Сишенг имеет двадцать старейшин. Когда новый ученик вступает в секту, он сначала проводит некоторое время, живя рядом со всеми и взвешивая свои возможности, прежде чем передать письмо о намерениях старейшине, выражая свое желание искать ученичества.
Если старший принимает, то все получается идеально.
Если старший отказывается, ученик может продолжать приставать, пока либо старший не сдастся, либо ученик не сдастся.
Судя по всему, Чу Ванньин был исключительно искусен и красив, поэтому можно было ожидать, что его двор будет заполнен до краев в любое время дня и ночи с учениками, неустанно преследующих его как учителя. Но реальность была совсем другой.
Внешность Чу Ванньина была очень элегантной, но его характер был настолько плохим, что у людей волосы встали дыбом. Ходят слухи, что, когда он сердится, он хлещет учеников женского пола, как если бы это были ученики мужского пола. Не многие люди были достаточно смелы для такого рода Шицзун.
Таким образом, в резиденции Юхэн старейшины было тихо и одиноко.
Кроме любимца небес Сюэ Мэна и близкого друга Сюэ Мэна Ши Мэя, он никогда не принимал других учеников.
Он был старейшиной и следовало бы называть его именно так, но все называли его “Шицзун”.
Чу Ванньин с высокомерным выражением лица настаивал, что его это нисколько не беспокоит, вечно опустив голову и продолжая возиться с ледяным оружием в руках, как будто ему было все равно. Все, что он проектировал, от спрятанного в рукаве оружия до аварийных свистков, предназначалось для других. Чем скорее он закончит, тем больше людей избежит страданий.
Поэтому он не ожидал, что Мо Жань выберет его без колебаний.
В то время его брови были нахмурены, когда он поглаживал Шипы на пальце когтя, размышляя о том, как их улучшить, и даже не обращая никакого внимания на то, что говорил Мастер секты и все остальные.
Незаметно для него все стихли.
Чу Ванньин внезапно понял, что обстановка, которая минуту назад гудела от разговоров, казалась слишком тихой.
В конце концов он отвел взгляд от когтя и поднял глаза с некоторым нетерпением и непониманием.
И тут он увидел лицо.
Так ярко освещенное солнцем, что почти ослепительное.
Красивый юноша, запрокинув голову, смотрел на него. Уголки губ юноши изогнулись в легкой ленивой улыбке, а на щеках появились ямочки. Немного рыночного запаха дыма и огня и немного простодушной невинности. Пара темно-фиолетовых глаз, не мигая, смотрела на него, исполненная пылом и любопытством одновременно.
Он был новичком и не знал правил, стоя так близко, что это было почти нагло.
Когда кто-то внезапно появился прямо перед ним, Чу Ванньин вздрогнул и рефлекторно отступил назад, как будто обжегся. Его затылок с глухим стуком ударился о ствол дерева.
- Что ты делаешь?
Глаза юноши слегка расширились. Он улыбнулся:
- Господин, я так долго наблюдал за вами, почему вы меня не замечаете?
Гл.27 этот достопочтенный сделает вам миску лапши
У Чу Ванньина закружилась голова.
Он сам был виноват в том, что был слишком занят и не держал себя в руках, находясь на пике Сишенга, до такой степени, что даже не заметил, что кто-то подобрался так близко.
Что происходит? Откуда взялся ребенок? Ах, подождите, он что-то...... Что еще? Мо Шао? Мо Чжу? Миури.…..Ю?
Он с привычной легкостью изобразил на лице выражение "незнакомцы не приближаются", быстро смахнув испуг и смятение с глаз Феникса, чтобы сменить их на свою обычную высокомерную отчужденность.
- Вы…
Он уже собирался открыть рот и по привычке выругаться, как вдруг кто-то схватил его за руку.
Чу Ванньин был ошеломлен.
За всю его жизнь никто и никогда не осмеливался так небрежно схватить его за запястье. На мгновение он застыл на месте с мрачным лицом, не зная, как реагировать.
Вырвать свою руку, а потом дать пощечину? Просто закричать: "насильник!- и он будет похож на оскорбленную леди. Потом вырвать руку, без пощечины?
......Не будет ли он казаться слишком спокойным?
Чу Ванньин так и застыл в нерешительности, когда юноша усмехнулся:
- Это так красиво, вы учите, как это сделать? Все остальные уже представились, только вы еще ничего не сказали, Какой вы старейшина? С головой все в порядке?
Получив столько вопросов подряд, голова Чу Ванньин не болела раньше, но заболела сейчас.
Его голова пульсировала так, будто вот-вот расколется.……
Он вспомнил фамилию Мо, но не мог вспомнить имя; Шао, что означает "сжигать" на гриле, это близко по смыслу к его настоящему имени или Жу «до кипения»…
- Шицзунь, может, ты просто голоден?
В волнении, он не заметил, как появилось слабое золотое свечение и начало собираться в другой руке, Тяньвэнь как раз собирался появиться. Другие старейшины были поражены ужасом- «Чу Ванньин сошел с ума? Он посмел показать хлыст даже племяннику Мастера?»
Но Мо Жань схватил и эту руку.
Теперь юноша держал его за обе руки. Мо Жань понятия не имел, в какой опасности он находится, когда стоял перед ним, держась за руки и глядя вверх с улыбкой на лице:
-Я Мо Жань, я никого здесь не знаю, но, основываясь только на лице, ты мне нравишься больше всех. Как насчет того, чтобы стать моим учителем?
Никто не ожидал такого поворота событий, и все пришли в еще больший ужас, несколько лиц старейшин уже выглядели так, словно превратились в камень и треснули пополам.
Старейшина Сюаньцзи: "А?”
Старейшина Циша: "О?”
Старейшина ЖейЛу: “Э……”
Танланг Элдер: "ха, это смешно.”
Лукун-старший, в своем полном щегольском великолепии, накрутил прядь волос на палец и хлопнул глазами цвета персика:
- Айя, маленький гонгзи, несомненно, смелый, действительно молодой и смелый, чтобы осмелиться пощупать за задницу даже Юхэн-старшего.
- Не могли бы вы не говорить так тошнотворно?- Презрительно сказал Циша.
Лукун грациозно закатил глаза, напевая:
- Хм, я скажу это в более изысканной манере, послушай же - действительно молодой и смелый, чтобы осмелиться пощупать за задницу даже Юхэн старшего.”
ЖейЛу:
- Просто убейте его и покончим с этим.
Из всех старейшин, добрый и нежный старейшина Сюаньцзи был самым популярным. Его метод совершенствования был прост в освоении, он был великодушен и честен, поэтому большинство учеников пика Сишенга учились у него.
Чу Ванньин подумал, что Мо Жань не станет исключением. Даже если он не выберет Сюаньцзи, он определенно пойдет за прямым и энергичным ЖейЛу. В любом случае, кого бы он ни выбрал, это наверняка будет не он.
Но именно перед ним, всего в нескольких сантиметрах, стоял Мо Жань с лицом, полным доверия и нежности, с которыми он был совершенно незнаком. Он чувствовал, что ему назначили роль шута ни с того ни с сего, и внезапно обнаружил, что волнуется без всякой причины и совершенно не знает, что делать.
Чу Ванньин знал только, как обращаться с “уважением”, “страхом”, “отвращением”; что-то вроде “любви” было слишком сложно.
Он отверг Мо Жань сразу же и не задумываясь.
Мо Жань стоял на месте, ошеломленный, пара глаз под длинными ресницами смотрела неожиданно удрученно. Он долго думал об этом, опустив голову, потом упрямо пробормотал тихим голосом:
- Ты.
Мастер секты наблюдал со стороны с удивлением и не мог удержаться, чтобы не спросить со смехом:
- А-Жань, ты хоть знаешь, кто он?
- Откуда мне знать, он мне не сказал.
- Ха-ха, если ты даже не знаешь кто он, тогда почему ты так хочешь учиться у него?
Мо Жань, все еще держась за руки Чу Ванньина, повернулся и ответил с улыбкой:
- Потому что он выглядит самым мягким и самым спокойным, конечно!
----------------
Сейчас, в темноте, глаза Чу Ванньина резко распахнулись, перед ними все поплыло.
......Это какой-то ад.
Он гадал, что именно было не так с глазами Мо Жань тогда, когда он назвал его нежным. Он был не одинок в этом; весь пик Сишэн услышал об инциденте, и все посмотрели на Мо Жань -гонгзи с обеспокоенным выражением “какой глупый ребенок”.
Чу Ванньин поднял руку и прижал ее к пульсирующему виску. Плечо болело, мысли путались, желудок пуст, голова кружилась. Этого сна как будто не было.
Он лежал в постели в оцепенении, раскинув руки и ноги, прежде чем сесть, и как раз собирался зажечь палочку ладана, чтобы успокоиться, когда снова раздался стук в дверь.
Это снова был Мо Жань.
Чу Ванньин.
Он проигнорировал это, не сказал ни "иди к черту", ни "убирайся".
Но на этот раз дверь открылась сама собой.
Чу Ванньин мрачно поднял голову, но уже зажженная спичка между его пальцами замерла в воздухе, не касаясь ладана, и через некоторое время погасла сама по себе.
- Убирайся.
Мо Жань сел рядом.
В руках он держал миску с только что приготовленной лапшой.
На этот раз все было проще. Простая лапша в чистом белом бульоне, посыпанная мелко нарезанным луком и белым кунжутом, несколько свиных ребрышек сверху, капуста Напа и яйцо-пашот, слегка поджаренное по краям.
Чу Ванньин умирал с голоду, но его лицо оставалось бесстрастным. Он посмотрел на лапшу, потом на Мо Жань и, не говоря ни слова, отвернулся.
Мо Жань поставил миску на стол и тихо сказал:
- Я попросил повара гостиницы приготовить эту лапшу.
Чу Ванньин опустил ресницы. Конечно, Мо Жань не сам ее сделал.
- Попробуй съесть немного. Эта еда не острая, и в ней нет ни ростков, ни говядины, ни гороха.
Затем он вышел, закрыв за собой дверь. Он чувствовал себя плохо из-за травмы Чу Ванньина. Но это было все, что он мог сделать.
В комнате Чу Ванньин сидел у окна, погруженный в свои мысли, скрестив руки на груди и глядя издалека на миску с лапшой из ребрышек, пока пар не исчез, пока лапша не стала холодной.
Только тогда он, наконец, подошел и сел, поднял холодную, уже комковатую лапшу палочками и медленно начал есть.
Дело о нападении на резиденцию Чэнь было завершено. На следующий день они забрали своих черных лошадей из конюшни и направились обратно в секту по той же дороге, по которой пришли сюда.
По всему городу, от чайных ларьков до продуктовых киосков, все в городе Кэйди говорили о том, что случилось с семьей Чэнь. В таком провинциальном городишке, такой скандал был достаточно велик, чтобы быть притчей во языцех по крайней мере год.
- Кто бы мог подумать, что Чэнь-гунци уже женился на госпоже Ло за закрытыми дверями, бедная девочка Ло.
- Если хочешь знать мое мнение, этого бы не случилось, если бы Чени не разбогатели. Богатство их испортило.
Мужчина был недоволен, услышав, что:
- Чэнь-gongzi не сделал ничего плохого, все это дело рук его отца и матери. Я надеюсь, что будущие дети и внуки ублюдочного хозяина Чэня родятся нормальными, а не такими, как дед.
- Мертвых, конечно, жалко, но как насчет живых? Взгляд на Чен-Яо, дочь из семьи Яо. Она получила короткий конец палки независимо от того, как вы на это смотрите. Эта старая, черносердечная сука Чень обманула бедную девушку, что ей теперь делать?
- Быть второй женой у кого-нибудь, конечно.
Человек закатил глаза, издеваясь:
- Жениться? На ней? Ты возьмешь ее?
Крестьянин, над которым насмехались, осклабился, ковыряясь в щели между зубами и приговаривая:
- Если моя женщина не против, то, конечно, почему бы и нет. Госпожа Яо очень красивая, я не буду возражать против вдовы.
- Па, продолжай мечтать, даже если она-подержанный товар, она тебе не по зубам.
Мо Жань сидел на лошади, навострив уши, и напряженно прислушивался и всматривался. Если бы не Чу Ванньин с закрытыми глазами и нахмуренными бровями, на лбу которого было написано “чертовски шумно”, Мо Жань мог бы даже присоединиться к сплетням.
Бок о бок они выехали из города и оказались на окраине.
Ши Мэй внезапно издал удивленный звук и указал вдаль:
- Шицзунь, посмотри туда.”
Перед разрушенным храмом собралась большая группа фермеров в грубой одежде, деловито перевозивших кирпичи. Они, казалось, были заняты восстановлением храма и статуи призрачной хозяйки церемоний.
Ши Мэй забеспокоился:
- "Шицзунь, прежняя госпожа призраков ушла, но они делают другую. Вдруг она опятьстанет тем божеством, которое принесет несчастье?
- Я не знаю.
- Может, нам пойти и попытаться отговорить их?
- Призрачная брачная традиция Кэйди существует уже несколько поколений, это не то, что можно изменить, что бы мы ни говорили. Поехали.
И он поскакал вперед, поднимая за собой клубы пыли.
Был уже вечер, когда они вернулись на пик Сишенг.
Чу Ванньин наставлял своих учеников у главных ворот:
- Вы двое идите и доложите в Даньсин-Холл. Я пойду в дисциплинарный суд.
Мо Жань не понял:
- Зачем ты туда идешь?
На лице Ши Мэя ясно читалось беспокойство. Выражение лица Чу Ванни по-прежнему оставалось бесстрастным
Можно было бы сказать, что преступление- это преступление, совершенное крестьянином или императором, но какой император когда-либо был брошен в тюрьму, чтобы ждать казни за убийство человека? Здесь, в сфере культивации, ничего не изменилось.
Проступок был проступком, совершенным учеником или старейшиной - в подавляющем большинстве сект это были пустые слова. На самом деле, старейшина, который совершает проступок, может в лучшем случае написать письмо с извинениями, какой идиот на самом деле пойдет и послушно получит свою порку или несколько десятков ударов?
Вот почему лицо Джелу-старшего позеленело, когда он закончил слушать исповедь Чу Ванньина.
- Нет…..просто, Юхэн старейшина, ты действительно...... ты действительно ударил клиента?
Чу Ванньин мягко ответил:
- Да.
- Ты действительно слишком……
Чу Ванньин поднял голову и бросил на него свирепый взгляд. Джелу-старший заткнулся и потом проговорил:
- В соответствии с правилами, наказание за это нарушение-двести ударов, три дня длительного стояния на коленях в зале Яньлуо и три месяца заключения.
Чу Ванньин заявил:
- У меня нет возражений, я готов принять наказание.
Джелу-старший взглянул налево и направо, затем повел пальцем. Двери дисциплинарного суда закрылись с глухим стуком, оставив их вдвоем стоять лицом к лицу в тишине.
Чу Ванньин:
- Что это значит?
- Как сказать... Юхэн старейшина, ты сам знаешь, правила могут быть правилами, но они на самом деле не относятся к тебе. Двери закрыты, это останется между нами, что скажешь, если мы просто позволим этому исчезнуть? Если я действительно ударю тебя, и мастер секты узнает, он снимет мою старую шкуру.
Чу Ваньнин не хотел тратить на него свои силы, поэтому он просто сказал: “
- Я требую от других исполнения этих правил, и я буду исполнять их наравне со всеми.
Затем он опустился на колени прямо перед залом, лицом к табличке над дверью с надписью "дисциплина".
- Исполняй наказание.
Гл.28 разум этого достопочтенного в некотором беспорядке.
Новость о том, что старейшина Юхэн наказан за нарушение правил, распространилась так, словно у нее выросли крылья. Это произошло только на следующее утро, практически все в секте узнали об этом в ту же ночь.
Двести ударов, вероятно, забили бы обычного человека до смерти. Даже для культиватора это было бы невыносимо.
Сюэ Мэн вскочил на ноги, когда услышал.
- Что?! Шицзун пошел в зал дисциплины?
- Молодой мастер, пожалуйста, поторопитесь и поговорите с мастером секты, Шицзун уже ранен, как он может выдержать две сотни ударов?
Сюэ Мэн так беспокоился, что казалось вот-вот потеряет самообладание:
- Мой папа? Так не пойдет, он еще не вернулся из дворца Таксуэ, сообщение птицей прибудет не раньше завтрашнего дня. Почему вы не остановили Шицзуня?
Мо Жань и Ши Мэй обменялись взглядами. Остановить Чу Ванньин? Кто во всем мире способен на такое?
- Черт, я пойду за ним прямо сейчас.
Сюэ Мэн поспешил в зал дисциплины. Он еще даже не вошел во двор, когда заметил группу учеников старейшины Джелу, столпившихся у дверей главного зала, перешептывающихся между собой.
- Что вы все здесь делаете? Прочь с дороги! Шевелитесь!
- Молодой господин!
- А, молодой хозяин здесь.
- Дорогу молодому господину.
Ученики быстро расступились в стороны, чтобы пропустить Сюэ Мэна. Двери Цинтянь-Холла были открыты. Чу Ванньин стоял на коленях, выпрямив спину и закрыв глаза, не говоря ни слова. Джелу-старший, держа в руках металлический прут, читал вслух правила пика Сишэн, каждое правило сопровождалось одним жестоким ударом металлического прута о спину Чу Ваньнина.
- Девяносто первое правило этой секты: не причиняй вреда невинным, не используй методы культиватора против простых людей. Под розгой у вас есть жалобы?
- Нет претензий.
- Девяносто второе правило этой секты: не действуй опрометчиво по собственной воле, не предавайся самоудовлетворению. Под розгой у вас есть жалобы?
- Нет претензий.
Старейшина Джелу не осмелился пойти на легкое наказание. Девяносто с чем-то ударов, и белые одежды Чу Ванньина уже пропитались кровью.
Сюэ Мэн высоко ценил Чу Ваньнина. Его глаза мгновенно налились кровью, и он закричал во все горло:
- Шицзунь!
Чу Ванньин притворился, что не слышит, его глаза оставались закрытыми, между бровями залегла морщинка.
Джелу-старший посмотрел на дверь и тихо сказал:
- Юхэн-старший, молодой мастер здесь.
- Я не глухой, я слышал.- Кровь сочилась из уголка его губ, но он все еще не поднимал глаз, - он просто шумный ребенок, не обращай на него внимания.
Джелу-старший вздохнул:....
- Юхэн, это действительно необходимо?
- Ничего не поделаешь, мои ученики бывают непослушны. Если я не получу должного наказания сегодня, - мягко сказал Чу Ванньин, - то как я смогу наказать кого-то еще в будущем? Пожалуйста, продолжайте.
- Айу......
Джелу-старший посмотрел на его бледную, тонкую шею, выставленную над открытыми воротниками, мягко опущенную вниз и не мог не предложить:
- Это не обман, никто не узнает...
Чу Ванньин сказал:
- Не волнуйся, это всего лишь две сотни ударов, я могу справиться с этим.
- Старейшина Юйхэн ……
- Джелу, не нужно больше ничего говорить, продолжай.
Металлический стержень снова упал.
- Старейшина Джелу! Ты все еще не остановился? Неужели ты не уважаешь своего молодого хозяина? Ты бьешь моего Шицзуня!! Мой Шицзун!!!
Джелу-старший мог только заставить себя притвориться, что не слышит.
Легкие Сюэ Мэна были готовы взорваться от гнева:
- Ты оглох, дерьмовый ты старик? Твой хозяин приказывает тебе остановиться! Если, если ты посмеешь ударить его снова, я, я, я..
Он застрял на “Я” и не мог придумать, что сказать. В конце концов, он был всего лишь пятнадцатилетним юношей, “любимцем небес” , но его сила и статус все еще были намного ниже старших. В конце концов, покраснев, он смог только выдавить из себя упрямое:
- Я скажу отцу!!!
Чу Ванньин едва заметно вздохнул.
Девяносто семь ударов. Девяносто восемь ударов. Девяносто девять ударов. Сто ударов……
Ткань порвалась от ударов. Слишком много крови. Все вокруг Шицзуня в его крови.
Сюэ Мэн не мог больше терпеть. Глаза покраснели от паники, он безрассудно бросился в зал. Но Чу Ванньин внезапно открыл глаза и взмахнул рукой, барьер немедленно разделил пространство надвое, блокируя дверь и заставляя Сюэ Мэна отступить на несколько шагов и упасть на землю.
Чу Ванньин закашлялся кровью, пара прищуренных глаз Феникса была резки, как молния.
- Позорище. Возвращайся туда, откуда пришел!
- Шицзун!
Чу Ваньнин жестко сказал:
-С каких пор молодые ученики пика Сейшанг могут нарушать правила? Как они могут останавливать старейшину Джей-Лу? Проваливай!
Сюэ Мэн уставился на него широко раскрытыми глазами, в его глазах блестели слезы. Мо Жань стоял в стороне, поглаживая подбородок, уголки его губ искривились:
- Айя, о нет, маленький Феникс будет сейчас плакать.
При этих словах Сюэ Мэн резко повернул голову и посмотрел на Мо Жань. Его глаза покраснели, но он упрямо не позволил слезам пролиться. Он не жаловался и не отвечал. Только поднялся с земли и отряхнулся, опустив голову и стиснув зубы, затем встал на колени лицом к залу Цинтянь.
- Шицзунь, этот ученик был неправ.
Чу Ванньин все еще выдерживал удары, спина была прямой и ни разу не наклонилась, но его лицо было бледным, а на лбу блестел холодный пот.
Сюэ Мэн упрямо продолжал:
- Но я не уйду. Я буду здесь, с Шицзунь.
Глаза Мо Жань чуть не вылезли из орбит. Сюэ Мэн, Сюэ Цимин, любимец небес, опустился до такой степени перед Чу Ваньнином. Он был Фениксом для всех остальных, но перепелом для Шицзунь. Если бы Мо Жань не был так уверен, что Сюэ Мэн не интересовался мужчинами он, вероятно, задался бы вопросом, был ли он влюблен в ЧУ Ванньина. Явно, если Шицзунь даст ему пощечину, эта перепелка смиренно подставит другую щеку.
Сердце его сжалось от презрения, но во рту почему-то стало кисло. Мо Жань некоторое время смотрел на Сюэ Мэна, становясь все более взволнованным, чем дольше он смотрел, думая, что не может позволить ему быть единственным, кто проявляет преданность.
Чу Ванньину он уже не нравился, а с этим трюком, что сейчас делает Сюэ Мэн, не будет ли он еще более предвзятым в будущем?
И он встал рядом с Сюэ Мэном.
- Я тоже составлю компанию Шицзунь.
Естественно, Ши Мэй последовал его примеру, все три ученика стояли на коленях снаружи и ждали. Ученики других старейшин, услышав новости, нашли тот или иной предлог, чтобы прийти в дисциплинарный суд и посмотреть шоу.
- Небеса, как это мог быть Юхэн старший……
- Я слышал, он избил простого человека в припадке ярости.
- Ах! Так страшно?
- Тише, тише. Если Юхэн-старший услышит, Ты будешь следующим на плахе!
- Но почему молодой мастер стоит на коленях?
- Мо Жань тоже……
Мо Жань был красив и обаятелен, и заслужил благосклонность многочисленных учениц. Кое-кто из зевак пожалел его и прошептал: “Мо Жань... что делать, может, нам пойти и попросить за него?”
- Вероятно, нам не следует вмешиваться в их дела мастера-ученика. Ты можешь идти, если у тебя хватит мужества, но я пока не хочу умирать. Вы уже забыли, про ту девушку, которая была избита Юхэн старейшиной……
“………………”
Две сотни ударов закончились.
Барьер был наконец снят.
Сюэ Мэн вскочил с земли и влетел в зал Цинтянь. Когда он подошел ближе и увидел состояние Чу Ванньина, он издал яростное “ах” и повернулся, чтобы схватить Джелу старшего за воротники, крича:
- Ты дерьмовый старик! Ты что, не знаешь, что надо сдерживаться!!!
- Сюэ Цимин- Глаза Чу Ванньина были закрыты, окровавленные губы открывались и закрывались, голос был хриплый, но повелительный.
Суставы Сюэ Мэна громко хрустнули, когда он отпустил старейшину Джелу и оттолкнул его в сторону. Мо Жань тоже прибыл в этот момент, все еще улыбаясь, думая, что Джелу старший определенно воздержится от ударов, учитывая статус Чу Ванньина. Но эта улыбка внезапно застыла на его лице, когда он посмотрел на состояние Шицзуня.
«Он что, серьезно не сказал Джелу старшему о ране на плече?! Большинство из этих двухсот ударов безжалостно обрушились на плечо. Новые раны поверх старых. Чу Ваньнин, вы.....Ты сошел с ума?!»
Ненависть внезапно прилила в сердце Мо Жань. Он не знал, что именно он ненавидел, или на что он был так зол. Он чувствовал только то, что бушующий ад царил в его животе и жег все его органы. Он привык к тому, что Чу Ванньин мучился до изнеможения от его собственных рук, он сокрушал его достоинство и осквернял его чистоту. Но Мо Жань не мог вынести, когда Чу Ванньин был в синяках и шрамах от рук кого-то другого!
Может быть, потому, что он не мог забыть того, что случилось в прошлой жизни, но Мо Жань подсознательно чувствовал, что этот человек принадлежит ему. Жил он или умирал, ненавидел, презирал, все это принадлежало только ему.
В начале он не возражал против наказания Чу Ванньина, думая, что он старше, поэтому двести ударов определенно не будут иметь никакой реальной силы. Или, по крайней мере, никто не будет бить его по раненому плечу.
Но Чу Ванньин на самом деле не сказал об этом! Он не говорил об этом! Почему этот сумасшедший так упрям? Зачем он заставляет себя пройти через все это? Что, черт возьми, этот идиот пытается доказать?!?
Голова была в полном беспорядке, Мо Жань поднял руку, чтобы поддержать Чу Ваньнина, но Сюэ Мэн опередил его и уже помог ему подняться.
... Рука Мо Жань замерла в воздухе, потом снова опустилась.
Он смотрел, как они уходят, Сюэ Мэн поддерживал Чу Ваннина. Это незнакомое чувство в груди. Он хотел пойти следом, но не мог пошевелить ногами.
Все, что произошло в прошлой жизни, осталось в прошлом. Теперь, Чу Ванньин был только его Шицзун - учитель. Никаких запутанных, ненавистных, нежных связей между ними как будто не было.
У него не должно быть таких мыслей. Для него не имело значения, кто ударит Чу Ванньина, кто его поддерживает, с кем он проводит время, или даже если его кто-то убьет, ничто из этого не имело к нему никакого отношения.
Ши Мэй подошел к нему:
- Пойдем с ними, посмотрим.
- Я пас, Сюэ Мэн все предусмотрел. В любом случае, я не могу помочь, и слишком много людей просто добавят суматохи. - Выражение лица Мо Жань не изменилось, но его разум был в хаосе.
Он действительно, действительно не мог понять, что он чувствовал прямо сейчас.
Это была ненависть?
В ту ночь Мо Жань лежал в своей постели на пике Сишенг, заложив руки за голову и глядя на балки крыши, не в силах заснуть.
События прошлого разыгрывались в его голове одно за другим, пока, наконец, в конце концов, каждая вещь, каждый фрагмент не стал лицом Чу Ванньина, этого элегантного, холодного лица.
Мо Жань никогда не понимал, что он чувствует к этому человеку.
Первый раз он увидел его под цветущим деревом перед башней Тунтянь. Он был одет в свободную мантию с широкими рукавами, единственный из двадцати старейшин, кто не был одет в привлекательные серебристо-голубые доспехи пика Сишенг.
В тот день, рассеянно теребя бронированный коготь на руке, опустив голову, его профиль выглядел сосредоточенным, но нежным. Он был похож на белую кошку, купающуюся в теплом золотом солнечном свете.
Мо Жань смотрел издалека и не мог отвести взгляда.
Его первое впечатление о Чу Ванньине было прекрасным.
Но это впечатление быстро растаяло под натиском действительности. Наказания, порка…. Острые зубы и когти этого белого кота покрыли его ранами. Он едва держался за жизнь, когда дядя спас его из огненного моря. Он думал, что однажды на пике Сишенга у него будет Шицзунь, который будет относиться к нему с состраданием, заботиться о нем с искренностью.
Но как он ни старался угодить, Чу Ванньин словно ничего не замечал. И наоборот, за малейшие промахи его безжалостно хлестали, и каждый раз он выходил от него весь в крови. Позже он узнал, как Чу Ванньин смотрел на него на самом деле.
- Он по природе своей неполноценен, не поддается лечению.
Тот человек, стоявший под цветущим деревом в белых, как снег, одеждах, когда-нибудь думал о нем?
Когда-то он смотрел на Чу Ванньина, как на холодную Луну в небе, искренне почитал его, обожал. Но кем он был на самом деле для этой холодной Луны?
Ученик, которого у него не было выбора, кроме как принять его. Подлец, который был низок до мозга костей. Никчемный ребенок, выросший в театре, грязный негодяй, шелудивый пес.
Мо Жань всегда смеялся над этим, как будто ему было все равно, но постепенно он начал ненавидеть Чу Ванньина. Он испытывал какую-то ненависть, смешанную с агрессивным нежеланием уступать.
Он отказался принять его.
Однажды, держась за чувство обиды, которое росло с каждым днем, он продолжал провоцировать Чу Ванньина в попытках привлечь его внимание, заслужить похвалу, удивление. В то время, если бы Ши Мэй похвалил его “молодец”, он бы взлетел в небо от счастья. Но если бы Чу Ванньин сказал бы простое - “неплохо”, он бы с радостью отдал свою жизнь.
Но Шицзунь никогда не хвалил его.
Как он ни старался, этот холодный человек никогда не давал больше легкого кивка, прежде чем отвернуться.
Мо Жань был на грани срыва.
Одному Богу известно, как сильно ему тогда хотелось схватить Чу Ванньина за лицо и заставить его обернуться, заставить его посмотреть на себя, увидеть себя, взять назад это “неполноценный от природы, не поддающийся лечению”!
Но он мог только опуститься на колени перед Чу Ванньином, как послушная бродячая собака, опустив голову и сказать с величайшим уважением:
- Этот ученик будет помнить учение Шицзуньа.
Перед Чу Ваннином Мо Вэйю был низок до мозга костей. Даже если он был “молодым хозяином", он все равно ничего не стоил. Он наконец понял, что такой человек, как Чу Ванньин, никогда не посмотрит на него иначе, как с презрением. Даже позже, после многих произошедших событий.
Мо Жань захватил пик Сишенг, стал первым императором мира культивации. Под его темным знаменем все дрожали от страха и не осмеливались произнести его имя громче, чем тихим шепотом. Никто не помнил его пятна, его неприличного происхождения.
Отныне не было больше Мо Вейю, только Таксиан-Цзюнь.
Таксиан-Джун. Все ненавидели его, ненавидели до крайности. Чудовищный Мо Вейю, да будет он проклят навеки без возрождения и искупления!
Но что с того, что они напуганы? Пик Сишенг все еще вибрировал от грохота голосов, кричащих в унисон, когда тысячи простерлись перед ним перед залом Вушань, все эти головы склонились перед ним в почтении.
- Да Здравствует Император Таксиан-Джун.
Он чувствовал себя фантастически. Пока не увидел в толпе лицо Чу Ванньина.
К тому времени культивация Чу Ванньина уже была отменена. Он был привязан под залом, превращен в пленника под лестницей.
Мо Жань уже решил казнить его. Но он не хотел, чтобы Чу Ванньина умер быстро и легко, поэтому он заковал его руки и ноги, сделал небольшую рану в артерии на шее и заколдовал рану, чтобы она не закрылась. Капля за каплей сочилась кровь и жизнь постепенно уходила.
Над головой сияло солнце. Церемония коронации продолжалась уже некоторое время, и кровь Чу Ванньина должна была почти иссякнуть. Со смертью этого человека Мо Жань, наконец, освободится от своего прошлого, поэтому он специально организовал это его кровопускание на коронации.
Таким образом, когда он станет хозяином мира культивации, Чу Ванньин станет безжизненным трупом. И все, что произошло в прошлом, будет стерто.
Идеальный план.
Но почему даже у врат смерти этот человек оставался таким равнодушным? Все еще так элегантно, что холодно....... его лицо было совершенно бесцветным, но выражение оставалось бесстрастным. Когда он посмотрел на Таксиан-Джуна, в его взгляде не было ни похвалы, ни страха. Только отвращение, презрение и- Мо Жань подумал, что он сошел с ума. Или Чу Ваньнин, должно быть, сошел с ума. В его взгляде был намек на жалость.
Чу Ваньнин, который был на грани смерти, который был побежден им, жалел его! Он действительно жалел его, того, кто стоял на вершине выше всего остального, кто обладал безграничной властью. Он, он на самом деле ... он на самом деле смеет!!! Гнев, накопившийся за десять с лишним лет, окончательно свел Мо Жань с ума. Прямо там, в Даньсин-холле, к тому времени уже переименованном в Вушань—холл, перед тысячами людей, собравшихся там, окруженный громом их приветствий и лести, он резко встал, черные одежды развевались, и спустился по ступенькам.
Перед всеми этими людьми он схватил Чу Ванньина за челюсть, сладкая, но угрожающая улыбка появилась на его искаженном лице.
- Шицзунь, сегодня счастливый день для этого ученика, почему ты не празднуешь?
Тысячи людей мгновенно погрузились в гробовое молчание.
Чу Ванньин не был ни почтительным, ни властным, выражение его лица было холодным как лед:
- У меня нет такого ученика, как ты.
Мо Жань расхохотался, звук его безудержного смеха кружил вокруг Стола Золотого зала, как множество стервятников.
- Шицзунь так бессердечен, что этот достопочтенный разочарован.- Он смеялся, когда говорил, голос звучал громко, - у тебя нет такого ученика, как я? Кто тогда научил меня самосовершенствованию? Кто научил меня боевым навыкам? И моя хладнокровная безжалостность-кто научил этому?! И шрамы от кнута по всему моему телу, которые все еще не исчезнут-позвольте спросить вас, кто дал мне их!
Он перестал улыбаться, голос внезапно стал злобным, в глазах появился холодный блеск.
- Чу Ванньин! Ты так стыдишься иметь такого ученика, как я? Мое происхождение слишком низкое или это моя кровь слишком грязная? Позвольте мне спросить вас, Чу Ванньин, позвольте мне спросить вас-что значит "неполноценный по своей природе, не поддающийся лечению"?
Он сходил с ума, его голос дрожал, когда он ревел.
- Ты никогда не видел во мне своего ученика, никогда обо мне не думал! Но я ... но когда-то я действительно видел в тебе своего учителя, действительно уважал тебя, обожал тебя! Почему ты так со мной обращаешься? Почему ты не удостоил меня ни единым словом похвалы, почему, что бы я ни делал, я никогда не получал от тебя ни малейшего одобрения?!
Чу Ванньин содрогнулся всем телом, лицо стало еще бледнее. Глаза Феникса слегка расширились, когда он посмотрел на Мо Жань. Его губы шевелились, словно он хотел что-то сказать, но ничего не вышло.
Все, кто когда-то был на пике Сишэн, теперь ушли; последние двое, оставшиеся от тех давно минувших дней, смотрели друг на друга точно так же.
Мо Жань, казалось, наконец успокоился в наступившей неловкой тишине. Он закрыл глаза, а когда они снова открылись, на его лице снова появилась та отвратительная улыбка, которая заставляла людей дрожать.
- Шицзунь, ты всегда смотрел на меня свысока, всегда считал меня ничтожеством?”
Он сделал паузу, окинув взглядом тысячи коленопреклоненных перед его дворцом, как множество припавших к земле собак, все в знак признания того, что он-владыка мира культивации, выше смертных дел.
Мо Жань улыбнулся:
- А как же сейчас? Прежде чем ты умрешь, позволь спросить еще раз. Кто в этом мире самый низкий, а кто самый уважаемый? Кто на кого наступил? Кто в итоге победил? Кто проиграл?
Ресницы Чу Ванньина были опущены, как будто он все еще был погружен в исповедь Мо Жань. Наконец Мо схватил его за подбородок и с силой приподнял лицо.
Но в этот момент Мо Жань внезапно застыл.
Это был первый раз, когда он увидел сожаление на лице Чу Ваньнина.
Это выражение было слишком незнакомым. Мо Жань резко отдернул руку, словно обжегшись.
- Вы……
Выражение лица Чу Ванньина было болезненным, как будто он молча переносил какую-то агонию, которая впивалась в кости, какую-то боль, которая разрывала его органы.
Его голос был тихим.
Он плыл по ветру и его слышал только Мо Жань.
- Мне очень жаль, Мо Жань. Этот мастер был неправ……
Внезапно мир погрузился в тишину. Шум ветра, шелест листьев, развевающиеся одежды-все исчезло. На него смотрело только лицо Чу Ванньина. Это было единственное, что было ясно во всем мире, все, что он мог видеть.
В то время многое должно было прийти ему в голову. Ликование, самодовольство, экстаз. Но ничего из этого не произошло.
Тогда в его голове была только одна странная мысль, только одна. Когда он успел......он гораздо выше, чем Чу Ваньнин.
Действительно, прошло много времени. И многое изменилось.
Губы Мо Жань неуверенно зашевелились в шепоте:
- Что. Ты. Только что сказал?
Но Чу Ванньин только улыбнулся, улыбка, которую Мо Жань знал, но также не знал, и в этой паре глаз Феникса он увидел отражение своего искаженного выражения.
Затем эти глаза медленно закрылись, и Чу Ванньин упал навзничь. Мо Жань схватил его за плечи в то же мгновение, его безумный, сердитый рев был похож на рев зверя.
- Чу Ванньин! Чу Ванньин что ты сказал? Скажи еще раз!!
Человек в его объятиях не ответил, губы его были бледны, как грушевые цветы. Это красивое лицо всегда выглядело таким отстраненным, но сейчас, за несколько мгновений до смерти, оно застыло в грустной улыбке, с легким изгибом в уголках губ, совсем как лицо в воспоминаниях Мо Жань, когда он впервые увидел его перед Тонгтянской башней.
Легкая, нежная улыбка.
- Чу Ванньин!!
Эта мягкость разрушилась, цветы хайтана увяли и рассыпались по всей Земле.
Он, наконец, получил то, что хотел, топча жизнь Шицзунь под ногами, когда поднимался на вершину мира. Но что это было? Что это было?! Боль и ненависть в его груди становились только сильнее. Что, черт возьми, это было?
Слабый черный туман собрался в руке Мо Жань, когда он быстро провел по меридианам Чу Ванньина, запечатывая последние остатки его жизни.
- Ты надеялся умереть вот так?- Мо Жань выпучил глаза, выражение его лица было злобным, - я еще не закончил с тобой, Чу Ванньин, я все еще должен свести с тобой счеты, я еще не закончил! Я, блядь, еще не закончил! Если ты не скажешь мне это ясно-я сокрушу Сюэ Мэна, Дворец Куньлунь Таксуэ и всех людей, которых ты хотел защитить!! Я разорву их в клочья!! Тебе лучше подумать еще раз!!
Забудьте о церемонии, к черту тысячи людей, все еще стоящих на коленях. Он передумал. Он не хотел, чтобы Чу Ванньин умер. Он ненавидел его, он хотел, чтобы Чу Ванньин жил ... жил ... ..
Он подхватил человека, потерявшего слишком много крови, одним широким движением и, вызвав своего цингуна, одним прыжком прыгнул на высокий нависающий карниз, мантия развевалась, как одинокий Орел, расправляющий крылья. Он быстро перелетал с крыши на крышу, направляясь прямо к Южному пику-прямо к павильону Красного лотоса, где когда-то жил Чу Ванньин.
Это место обладало обилием духовной энергии и многочисленными лекарственными травами. Он собирался вернуть Чу Ванньина. Человек должен быть жив, чтобы его ненавидели; если он умрет, у него больше не будет причин ненавидеть его. Не сошел ли он с ума, желая убить Чу Ванньина собственными руками?
Если Чу Ванньин умер, то что у него вообще осталось в этом мире?……
Лежа в постели, он ощущал на языке вкус прошлых воспоминаний.
Была уже поздняя ночь, но он никак не мог уснуть.
Мо Жань встал, умыл лицо, оделся и с фонарем в руке, направился в сторону зала Яньлуо.
Чу Ванньин определенно опять небрежно перевязал свои раны, прежде чем отправиться туда для наказания, встав на колени. Мо Жань знал, каким он был, упрямым до предела и непреклонным, никогда даже на йоту не задумываясь о том, сможет ли его собственное тело выдержать это, и Сюэ Мэн не мог остановить его, даже если бы попытался.
Конечно же, снаружи зала Яньлуо была видна маленькая лампа, горящая сама по себе, свечной воск медленно капал.
Чу Ванньин стоял на коленях спиной к двери, выпрямившись, как сосна.
Мо Жань немного пожалел о том, что пришел сюда, когда увидел эту фигуру. Сейчас середина ночи, что он делает? Прибежал сюда, чтобы увидеть Чу Ваньнин? Он сошел с ума?
Но он уже был здесь, и было бы глупо просто развернуться и уйти.
Он на мгновение задумался и решил пойти на компромисс. Он поставил фонарь у ног. Он не уйдет, но и не войдет. Стоя за окном, он оперся локтями о раму, подпер щеки руками и уставился на Чу Ванньина издалека.
Медные колокольчики, свисавшие с углов крыши, мягко покачивались, сладкий аромат цветов и растений наполнял ночной воздух.
Их двоих—одного стоящего у окна, другого стоящего на коленях-разделяло ярко-красное решетчатое окно, разделяла пустая тишина в зале.
Если бы это было до перерождения, Мо Жань мог бы войти в зал и приказать Чу Вэннингу перестать размышлять и вернуться к отдыху. Если бы Чу Ванньин отказался, у него была бы возможность остановить движение его конечностей и силой унести его.
Но сейчас у него не было ни полномочий, ни возможностей.
Он даже не был таким высоким, как Чу Ванньин. Голова Мо Жань была в полном беспорядке. Он наблюдал за этим человеком из окна, но тот, кто был внутри, ничего не замечал. Он не видел лица Чу Ванньина, а тот не видел его лица.
Итак, белый кот всю ночь стоял на коленях и не оборачивался. И так, тупая собака стояла всю ночь, и никуда не уходила.
Примечания автора:
Жил-был маленький щенок. Он был грязным и глупым, поэтому никто не любил его, и поэтому он мог только бродить здесь и там.
Однажды маленький щенок был найден дядей, и его отнесли обратно в гнездо. Новое гнездо теплое и просторное, маленький щенок был очень рад этому. Особенно большому белому коту, который спал, свернувшись калачиком на подушке, он выглядел таким нежным. Щенок взвыл от восторга и радостно нырнул под бок белой кошки.
Однако наяву большой белый кот сильно отличался от его воображения. Он всегда следил за щенком ледяным взглядом, игнорируя его хныканье. Когда он был несчастен, он даже не думал убрать когти, прежде чем ударить щенка по морде.
Медленно, маленький щенок вырос. Большая белая кошка постепенно превратилась в маленькую белую кошку прямо у него на глазах.
Большая собака хотела преподать урок белой кошке. И вот, он укусил маленькую белую кошку за горло, а потом гордо наступил на белоснежный шарик под ногой.
То, что он сначала принял за животное, было твердым как камень, но теперь он внезапно понял, что тело этой белой кошки было таким мягким. Он не мог не вспомнить ту ночь, когда он впервые вошел в свое новое гнездо, когда он спрятался и заснул в тепле и мягкости шерстки этого котенка.
Однако он никогда не узнает, что в ту ночь белый кот открыл свои стеклянные глаза.
Откуда взялась эта штука? Какая грязная…
Белый кот задумался. А потом он воспользовался своим шипастым розовым язычком, и тихонько облизал шерстку щенка.
Щенок пошевелился, когда за ним ухаживали, с затуманенными глазами, и подумал, что все это сон. Ему снилось, что его бродячая жизнь, наконец, подошла к концу, и рядом был белый кот, который отнесся к нему с большой добротой.